Вторжение в Империю - Скотт Вестерфельд Страница 23

— То ли эти данные в спешке не обработали, то лиимпериалы скрывают свои планы, — заключила Оксам.

— Что ж, теперь они, как говорится, сбросилипокров, — закончил свою мысль Найлз.

Оксам особым образом переплела пальцы. Этот жест вызывал вее сознании глубокую, непроницаемую тишину. Все утихло — голосаораторов-солонов, гул поступавших сообщений и жалоб, пульс голосования, гомонболтовни.

«Война, — думала она. — Желчная обитель тиранов.Обитель, где могут порезвиться боги и те, кто желает стать богами». И что самоепротивное — профессия ее нового возлюбленного.

Уж лучше бы у Воскрешенного Императора была на редкостьвеская причина для объявления войны.

Сенатор Оксам откинулась на спинку стула и посмотрелаРоджеру Найлзу прямо в глаза. Она немного расслабилась и позволила своемусознанию начать строить планы. Ее мысли вертелись вокруг четко очерченныхвозможностей Сената. Она искала точку опоры, с помощью которой можно было быизменить курс, намеченный Императором. И как только ощутила прилив холоднойуверенности политической власти, так тревога сразу отступила.

— Наш Воскрешенный Отец вряд ли пожелает прислушаться кнашим советам, наше утешение ему тоже вряд ли нужно, — проговорилаОксам. — Но все же попробуем привлечь его внимание.

Капитан

До тех пор пока Лауренту Заю не исполнилось двенадцать лет,он был, что удивительно, самым высоким из своих одноклассников. Не самымсильным и не самым быстрым. Просто долговязым неуклюжим мальчишкой в мире, гдев фигуре ценились ловкость и компактность. Задолго до рождения Лаурента на Вадеизбрали губернатором (а потом многократно переизбирали) невысокую, плотноготелосложения женщину, которая всегда стояла, сложив руки на груди и широкорасставив ноги, — ни дать ни взять, символ стабильности. Когда Лаурентуисполнилось семь стандартных лет, он стал молиться Воскрешенному Императору,дабы тот сделал так, чтобы он, Лаурент, перестал расти, однако путь к небуупорно продолжался. К одиннадцати годам уже поздно было просто перестать расти:Лаурент миновал отметку среднего роста для взрослого ваданца. Он умолялВоскрешенное Божество уменьшить его, но киберкомпьютер, обучавший Лаурентабиологии, объяснил, что рост вниз с научной точки зрения маловероятен, покрайней мере — в течение ближайших шестидесяти лет. А на Ваде не было принятомолиться Воскрешенному Императору об изменении законов природы, ибо это были, вконце концов, и Его законы. Всегда отличавшийся логичностью Лаурент Зай сталпросить Императора о единственно возможном решении возникшей проблемы: о том,чтобы Он сделал и его однокашников ростом повыше, чтобы подросли пэры Империиили чтобы произошел какой-нибудь демографический сдвиг, в результате которогоЛаурент был бы спасен от участи изгоя.

В том же году во время летнего семестра в школу, где училсяЗай, прислали группу учащихся с планеты Крупп-Рейх, отличавшейся низкой силойпритяжения. Это были беженцы, изгнанные с родной планеты эпидемиейновогерманского гриппа. Долговязые рейхерцы были неуклюжи и сутулы, вечнопадали в обмороки и говорили с жутким акцентом. Они выжили и приобрелииммунитет к гриппу, но, конечно, их подвергли санитарной обработке, и бежалиони не столько от самого вируса, сколько от последствий эпидемии, выразившихсяв чудовищном сокращении количества населения. Но несмотря ни на что, клеймо«заразных» прилипло к ним и не желало отлипать, и к тому же они были такимибезобразно высокими.

Зай стал их самым жестоким мучителем. Он достиг вершин вискусстве нападения на рейхерцев сзади — ставил им жесточайшие подножки. Онрисовал на полях церковных молитвенников карикатурные фигурки ростом в целуюстраницу.

Не один Лаурент вел себя таким образом. Рейхерцев настолькоизводили, что через месяц после их появления в школе всех учащихся собрали на футбольномполе у воздушного экрана. На гигантском пространстве экрана (над полем, гдеЛаурента так часто унижали низкорослые и более ловкие футболисты) ученикампродемонстрировали кадры, снятые во время пандемии на Крупп-Рейхе. Это былачистой воды пропаганда — искусство, которым ваданцы справедливославились, — рассчитанная на то, чтобы устыдить местных детишек и добитьсятого, чтобы они перестали измываться над приезжими. Отснятый материал, конечно,подвергся эстетической цензуре: мертвых показывали завуалировано, чтобы не быливидны жуткие язвы, вызываемые новогерманским гриппом. Семейные фотографиидоэпидемического времени были изменены, чтобы показать, как прогрессировалаболезнь. Один за другим члены семейства ретушировались — пока не оставалось всегонесколько улыбающихся счастливцев, которым удалось остаться в живых, и их рукиобнимали темные призрачные силуэты умерших. Последняя из показанных картинпредставляла собой серию снимков площади Рейха в Боннбурге, сделанных напротяжении всех воскресений за последние четыре года. Толпы туристов, гуляк,торговцев и обычных пешеходов медленно уменьшались, потом, казалось, количестволюдей стабилизировалось, а потом резко пошло на убыль. А потом по огромномулисту меди прошагала одинокая фигурка. И хотя лишь вверху ничего не было, этотчеловек в страхе сутулился и втягивал голову в плечи, словно над ним кружилакакая-то хищная птица.

Двенадцатилетний Лаурент Зай сидел с раскрытым ртом посредисдавленной тишины — так молчат только пристыженные дети, — и в голове егокрутилась одна и та же фраза:

«Что я наделал!»

Когда воздушный экран померк, Зай опрометью сбежал вниз поступеням. Его пытался остановить классный руководитель, но мальчик отбросилруку. Он спрятался под трибунами и рухнул на колени на кучу мусора. Молитвенносложив руки, он принялся просить прощения. Он не просил Императора об этом.Откуда ему было знать, что ответом на его молитву о более рослых одноклассникахстанет пандемия гриппа на Крупп-Рейхе?

Чуть ли не касаясь губами земли, он вдохнул запах окурков,бутылок от медового вина и гнилых огрызков фруктов, валявшихся под трибунами.От этого зловония Луарента стошнило прямо на молитвенно сложенные ладони.Горько-кислая жижа обожгла рот и нос. До вечера у него руки остались чутьлипкими и пахли блевотиной, как он ни отмывал их, как ни оттирал.

И — словно где-то глубоко внутри щелкнул какой-товыключатель: стоило встать на молитву — и возвращались воспоминания о томмгновении стыда и тошноты. Утренняя церковная служба вызывала в глоткекисловатый привкус. А когда где-нибудь на громадных воздушных экранах возникалоизображение Воскрешенного Императора и толпы народа восторженно кричали, глядяна него, желудок Лаурента наполнялся желчью.

Больше Лаурент Зай никогда не молился ВоскрешенномуИмператору.

Он никогда не пил спиртного, потому что в каждом тостеваданцы просили у Воскрешенного Божества удачи и здоровья. И даже когда кадетЗай ожидал известия о зачислении в Имперскую Академию Флота, он по ночам молчалежал в постели, пока не засыпал, и вспоминал все просчеты и удачи за шестьнедель вступительных испытаний. Но не молился.