Жертва всесожжения - Лорел Гамильтон Страница 23

Очень громко шуршало мое платье по обивке.

– Меня будут обыскивать, чтобы найти оружие?

В заряженной тишине мой голос прозвучал глухо.

Жан-Клод изящно мигнул, потом повернул ко мне голову. Еговзгляд был скорее спокоен, чем пуст. Я подумала, не является ли такаянеподвижность у вампиров видом медитации. Если переживем эту ночь, спрошу.

– Это будет вызов, mа petite. Они не станут мешать намбыть опасными. Хотя я бы не стал выставлять напоказ то оружие, что у тебя есть.Тот маленький пистолетик.

Я покачала головой:

– Я имела в виду большее.

– Большее? – приподнял он брови.

Я повернулась к Ашеру. Он мигнул и поднял на меня глаза.Включив свет в салоне, я увидела наконец истинный цвет его глаз. Синие. Но этонеточно их характеризует. Они были настолько светло-синие, насколькотемно-синими были глаза Жан-Клода. Светлая, холодная синева глаз лайки-хаски.Но не только глаза – еще и волосы. Раньше они казались золотистыми – обычныйцвет темного блондина. В более верном свете салона я поняла, что это не иллюзиятусклого освещения, они и вправду золотые. По-настоящему золотые – такой цвет явидела только у бутылок или банок с золотой краской. Сочетание глаз и волосзавораживало. Даже без шрамов он бы казался ненастоящим.

Я перевела взгляд на Жан-Клода. Он был красивее и безшрамов. У Ашера красота была чуть более мужественной.

– Вас создала одна и та же вампирша? – спросила я.

Жан-Клод кивнул, Ашер просто смотрел.

– Она что, хотела создать племенной заводсверхъестественно красивых производителей?

Ашер рассмеялся коротким лающим смехом, ухватился заизраненную сторону лица и оттянул кожу от глаза, чтобы видна была бледнаявнутренняя оболочка орбиты. Лицо стало отвратительной маской.

– Ты считаешь меня красивым, Анита? – Он убралруку с лица, и кожа щелкнула, став на место, упругая, как отпущенная резинка,совершенная в своем роде.

Я посмотрела на него:

– Что ты хочешь от меня услышать, Ашер?

– Я хочу, чтобы ты ужаснулась. Я хочу видеть на твоемлице то же, что вижу на всех лицах уже двести лет, – отвращение,омерзение, ужас.

– Извини, – сказала я.

Он наклонился вперед, выставляя шрамы на свет. Казалось, унего врожденное умение понимать, как будет падать свет и куда лягут тени. Годыпрактики, наверное.

Я просто смотрела. Смотрела в его светлые, безупречныеглаза, на густую волну золотых волос, на полноту его губ. Потом пожала плечами:

– Что я могу сказать? Я из тех, кто западает на волосыи на глаза, а у тебя волосы великолепные и глаза восхитительные.

Ашер откинулся обратно. Он смотрел на нас обоих, и в глазахего бушевал невероятный гнев. Такой гнев, что мне даже страшно стало.

– Вот оно, – сказал он. – Вот. Ты менябоишься. Я это вижу, чую, ощущаю на вкус. – Он улыбнулся, довольный собой,даже как-то торжествуя.

– Скажи ему, чего ты боишься, mа petite.

Я посмотрела на Жан-Клода, снова на Ашера.

– Меня не шрамы пугают, Ашер. А твоя ненависть.

Он подался вперед, и – наверное, не нарочно, – волосыукали ему на лицо, как вуаль.

– Да, моя ненависть пугает. Внушает ужас. И помни,Анита Блейк: она направлена на тебя и твоего Мастера.

Я поняла, что он имеет в виду Жан-Клода. Теперь я уже немогла с этим спорить, хотя иногда и хотелось.

– Ненависть уродует, – сказала я.

Он зашипел, и ничего человеческого не было в этом звуке.

Я бросила на него скучающий взгляд.

– Брось, Ашер. Такое я уже видала, и не раз. Еслихочешь изображать Большого Злого Вампира, становись в очередь.

Он резким, грубым движением сбросил пальто. За ним насиденье упал коричневый твидовый пиджак. Ашер повернул голову, и я увидела, чтошрамы уходят за воротник белой рубашки. Он начал ее расстегивать.

Я поглядела на Жан-Клода. Он сидел с бесстрастным лицом,предоставляя мне действовать самой. Ничего нового.

– Я не то чтобы не польщена предложением, но обычно уменя мужчины на первом свидании не раздеваются.

Он зарычал и обнажил грудь, не вытаскивая рубашку из штанов.Шрамы стекали по коже, будто кто-то провел по его телу разделительную линию.Одна половина бледная и прекрасная, вторая – чудовищная. На лице и на шеедействовали аккуратнее, чем на груди. Шрамы пролегали глубокими туннелями. Кожатак покоробилась, что казалась ненастоящей. Шрамы уходили по животу под ремень.

Я глядела, потому что ему этого хотелось. Когда я наконецпосмотрела ему в глаза, у меня не было слов. Мне когда-то промывали святойводой рану от укуса вампира. Это называется очищением, но можно назвать ипыткой. Я ползала, ругалась и блевала. Ту боль, что пришлось пережить Ашеру, ясебе даже представить не могла.

Глаза у него были вытаращенные, бешеные и страшные.

– Шрамы до самого низу, – сказал он.

Перед мысленным взором мелькнула картина, которую япредпочла бы не видеть. Много что можно было бы сказать. «Ух ты!» – но этослишком отдавало бы школьными годами и жестокостью. «Сочувствую» – совершенноне к месту. Я развела руками, стоя на коленях на сиденье лицом к Ашеру.

– Я тебя уже спрашивала, Ашер: что ты хочешь услышать?

Он отодвинулся от меня как можно дальше, прижался к дверцеджипа.

– Почему она не отворачивается? Почему это тело невызывает у нее омерзения?

«Как у него самого» – эти несказанные слова повисли ввоздухе, но остались у него в глазах, читались в его манере.

– Ты и в моих глазах не видишь ужаса, mon ami, –сказал Жан-Клод.

– Нет, я там вижу худшее. Я вижу жалость!

Он открыл дверь, даже не повернувшись, и я бы сказала, чтоон выпал из машины, но это было неверно. Он взмыл вверх, не коснувшись земли;засвистел, закружился ветер, и Ашер исчез.