Влюбиться в эльфа и остаться в живых - Александр Талал Страница 23

Детские, затем юношеские фотографии родителей, больше мамы, по линии отца нашлось не так много фотолюбителей. Женя замедлил темп и разглядывал каждую подробно, надеясь обнаружить на заднем плане намеки на иной мир, от которого его берегли всю его сознательную жизнь. Что-то очевидное, вроде вездесущего интернетного Чумазика, любопытно заглядывающего в кадр.

Альбом заканчивался. Еще один тупик? Остались позади пионерские галстуки, вышли из моды брюки-бананы, прически «взрыв на макаронной фабрике», красные флаги на соседнем здании сменились рекламой банка «Империал». На четвертой от конца странице родился на свет маленький Женя. Папа с бутылочкой, пополневшая мама, но дальше стройнеющая на глазах, Женя ходит косолапыми ножками в ползунках…

– Ну что же ты никак не заснешь?

Когда он услышал женский голос, то встрепенулся было, ожидая появления очередного нежданного посетителя. Почти сразу возникла следующая мысль: галлюцинация. Но голос был абсолютно реальный. Только доносился он из прошлого. Он задавал вопросы, а второй голос отвечал ему.

– Ну что же ты никак не заснешь?

– Мам, а расскажи мне сказку!

– Какую?

– Про Гоблина!

– Опять?

– Опять.

– Ну хорошо. Давным-давно, восемьсот лет назад…

Как в тумане, Женя пошарил рукой вокруг, выбрав наугад один из эскизов, как выбирают карту из колоды по предложению фокусника. Ему повезло. С бумаги на него глядел маленький Гоблин из сцены на рыночной площади. Ракурс картинки был направлен снизу вверх, как бы помещая наблюдателя вместе с карликом на булыжной мостовой, а позади маячили глядящие свысока презрительные фигуры торговцев и покупателей, прохожих и зевак, неприветливые великаны. Здравствуй, Гоблин.

– Ну что же ты никак не заснешь?

«Я помню. Я это помню, блин». Сколько ему было? Три, четыре? «Пуо гобйина», он еще коверкал согласные, и однажды обозвал гобйином почтальона, а в детском саду попытался разбить зеркало горшком, предназначенным для другого. На мгновение Женя очутился в пятом «В», учитель обращается к классу: «Из-за чего началась Троянская война?» – а Женя машинально отвечает сам себе под нос: «Теперь уже только он знает», не помня и не понимая, кто такой он и из какой популярной песни на «Серебряном дожде» взялись в его устах эти странные слова. Когда именно Степановы приняли решение на семейном совете воспитывать сына по-другому, не как все? Это так на них похоже, не как все… Впервые за сегодня, начиная примерно с полудня, в его голове возникло некое подобие ясности. Он встал.

На лестничной клетке, забрав у Раисы рукопись, он по привычке согнул ее вдвое, и отметил где-то в уголке подсознания, что гнется она туго. Сейчас он четко видел тонкую щель вдоль корешка. Он распахнул злосчастную сказку. Между страниц спряталась женская шпилька для волос. Из старомодных, простенькая, но упругая, проволочная дужка.

Женя лихорадочно пробежал глазами по строкам. Нужный абзац нашелся быстро. Чтобы открыть третий глаз, поведала она, ты должен преодолеть самый большой свой страх…

– Ой-ей-ей, – сказал Женя. – Ой-ей-ей-ей-ей.

Его мозг все еще соображал, как быть, а палец уже нажимал кнопку автонабора.

– Дюха. Нужна дружеская поддержка. Очень нужна, – и, договорившись о встрече, он несмело попросил: – А можешь распечатать мне из Интернета что-нибудь про пирата Черная Борода? И про Григория Распутина. И про инков. И…

Отпирая дверь своей квартиры тремя этажами выше, Раиса Леонидовна размышляла о том, как поразительно все-таки исключения доказывают правила. Выросший в иной среде, мальчишка Степанов даже не понимал, какие глупости творит, и переубедить его невозможно. Точно так же у нее опускались руки, когда тринадцать лет назад ее Пашка, тогда еще с пушком на верхней губе вместо лохматой бороды, впервые сел на самодельный мопед. Как вбить в бестолковую голову юнца, что это – самоубийство? С чего он взял, что в своем плюгавом возрасте понимает больше, чем она, повидавшая жизнь? Как смеет осуждать многовековые традиции, о которых ничего не знал еще неделю назад? С мотоциклами Раиса уже смирилась. Здесь же все было намного серьезнее. Когда-то в администрации Федора Афанасьевича к ней прицепилось прозвище Гранитная Вдова. Сегодня невежественный выскочка, у которого еще молоко на слюнявчике не высохло, вынудил ее признать, что гранит ее пошел трещинами, посыпался песочком, дробился мелкой крошкой.

Из кухни задребезжал телефон, как будто сигнализация среагировала на ее приход. Еще с порога она увидела, как вспыхивает тускло-желтым дверца холодильника, отражая огонек прибора. Значит, звонили не на обычный городской номер, а на красного цвета аппарат формы допотопных роторных моделей, но без наборного диска, а с гладкой поверхностью и лампочкой на ней. Прямая линия Федора Афанасьевича. С замиранием сердца Раиса сняла трубку.

– Раиса Леонидовна? – на другом конце линии спросил баритон, который ни с кем не спутать. – Принц беспокоит. Как успехи? Чем порадуете?

Раиса присела. Темная кухня показалась ей похожей на склеп. Сбивчиво объясняя что-то Принцу, она старалась думать о том, что жизнь ее была насыщенной, полноценной и жалеть ей в общем-то не о чем.

– Как-как? – живо интересовался Федор Афанасьевич. – Не получилось? Очень жаль. Очень, очень жаль.

Раиса с ужасом услышала всхлип. Принц плакал. Попытки оправдать свое существование на этой земле развеялись прахом. Она разочаровала правителя. Она подвела наше все. Она отвечает за каждую слезу великого Принца. И ответит еще. Мало не покажется. Открыв духовку, она включила все пять газовых горелок на полную мощность. Плита успокаивающе зашипела.

– А я к вам питал наилучшие чувства. На вас всегда можно было положиться. Вы были замечательная женщина… и управдом. Нам всем будет вас не хватать. Кому нравится наказывать? Но долг, долг… Обязанности лидера. Раиса Леонидовна, вы еще там?

Раиса кивала, говорила «я понимаю», высчитывая в уме, за сколько минут заполнятся метаном пятьдесят пять кубических метров кухни, минус мебель и бытовая техника. Она хотела подняться с табуретки и проверить, закрыта ли дверь, когда в монотонной слезливой речи Принца маякнули слова «второй шанс». Раиса замерла.

– Я вам обещаю, Федор Афанасьевич. Все сделаем в лучшем виде.

– Ну вот и славно, – Принц высморкался. – Надеюсь на вас.

В ухе громко стукнуло, и одновременно ее собственный красный аппарат подпрыгнул, с такой силой Федор Афанасьевич, должно быть, бросил трубку в своем офисе на Ярославском вокзале.

Вот так. Пожалей врага народа. Тряпка. Родителей вспомнила, расклеилась. А они те еще подарочки, сироты. Раиса выключила духовку, ругая себя за минутную слабость, и потянулась к форточке, чтобы выветрить из помещения позорные следы ее малодушия. Через двор наискосок спешила знакомая фигурка Степанова. Раиса достала из кармана халата сотовый. Набирая номер, она знала, что у Паши в этот момент высвечивается на дисплее надпись «Бабуля», а из динамика льется полифоническая песенка «Это бабушка моя звонит, что-то мне сказать она спешит…» Бальзам на душу.