В тени кукловода - Елена Малиновская Страница 23

За окнами упруго барабанил дождь. Этот размеренный шум убаюкивал. Кровать стояла прямо напротив окна. Луциус не стал задергивать гардины, поэтому я видела низкое серое небо, нависшее тяжелым подбрюшием над вершинами седых елей, которые упруго гнулись под ударами ненастья. От столь тоскливой картины хотелось покрепче прильнуть к теплому боку Луциуса, наслаждаясь почти забытым чувством близости и, как ни странно, полной безопасности.

Надо же. За год нашей разлуки я никогда не чувствовала себя так защищено, как сейчас, когда лежала рядом с Луциусом и слышала ровное биение его сердца. Я постоянно терзалась страхом, что рано или поздно он вернется в мою жизнь. Но когда это произошло – вдруг обнаружила, что ничего ужасного, в сущности, не произошло.

Луциус дышал глубоко и спокойно, его глаза были закрыты, но я знала, что он не спит. Чуть отстранившись, я внимательно на него посмотрела. Заметила глубокую морщину, прорезавшую его переносицу. Интересно, какие тяжкие думы его терзают?

– Пытаюсь угадать, сколько времени потребуется Вашарию, чтобы осознать мою правоту, – пробурчал в этот момент Луциус и опять привлек меня в свои объятия. Глухо продолжил, уткнувшись носом в мои волосы: – Господин Дахкаш упрям, даже очень. Ему нелегко будет признаться в собственном бессилии. И еще тяжелее попросить помощи у человека, которого искренне считает преступником. Какой удар по самолюбию!

Луциус слабо хихикнул, как будто сказал нечто в высшей степени забавное. Я нахмурилась, не одобряя веселья Луциуса. Лично мне было очень жаль Вашария.

– Жаль? – со скепсисом переспросил Луциус. – Напротив, ты должна радоваться за него. Ведь вчера он обрел жену, которая, как считал, давным-давно погибла. Хуже того, ведь в ее смерти он не был уверен. Тицион обрек своего вернейшего соратника на самую мучительную пытку. Потому что нет ничего страшнее, чем неизвестность. Пугает не боль утраты. Пугает ожидание ее. Любое горе возможно пережить или даже забыть. Но не тогда, когда каждый день твою душу разъедает яд сомнений.

– О да, я это знаю, – с горькой улыбкой отозвалась я. – Потому что испытала на собственном опыте.

Как-то вдруг вспомнилось то огромное количество бессонных ночей, которые я провела, лежа на спине и бездумно глазея в темный потолок. Сколько раз я проигрывала в памяти ту проклятую ночь в музее. Сколько раз гадала о судьбе Луциуса. Сколько раз украдкой рыдала в подушку и злилась на свои слезы, не понимая, почему оплакиваю его, а не радуюсь внезапному освобождению. И сколько раз в тревоге замирала, прислушиваясь, не раздадутся ли за дверью знакомые шаги.

Луциус покрепче прижал меня к себе, и я почувствовала, как он легонько чмокнул меня в волосы.

– Как бы то ни было, но вскоре Вашарий осознает мою правоту, – продолжил он после короткой паузы. – Конечно, он испробует все способы, чтобы разбудить память Киоты. В какой-то момент даже причинит ей боль. Безусловно, не со зла, просто от отчаяния не соизмерив силу. И увидит в глазах любимой женщины заполошный ужас. После этого ему останется лишь прийти ко мне. И я пытаюсь сообразить, через сколько это произойдет. Пока ставлю на три дня.

– А ты не думаешь, что Вашарий обманет тебя? – спросила я. – Сделает вид, будто принимает твои условия и готов помочь расправиться с Тиционом, а сам завлечет тебя в западню?

– Я абсолютно уверен в этом. – Луциус опять фыркнул от смеха.

Ах, ну да. Глупый вопрос. Постоянно забываю о способности Луциуса читать мысли.

– Вот тут ты не права, – буркнул Луциус. – Вашарий слишком давно имеет дело с игроками. Знает о них, пожалуй, даже больше, чем я. Поэтому в его мысли я при всем своем горячем желании проникнуть не могу. Как и Тицион. Но у меня есть одно преимущество.

– Какое же?

– Я думаю, как он, – спокойно ответил Луциус. – И знаю, какие чувства он сейчас испытывает. В этом мое преимущество перед тем же Тиционом. Вряд ли так называемый король Нерия когда-нибудь любил. Поэтому он и представить себе не может, какая ярость сжирает человека, когда кто-нибудь осмеливается посягнуть на самое дорогое, что у него есть.

Я притихла, обдумывая слова Луциуса. И вот опять он намекает на то, что любит меня. Но могу ли я ему верить?

– Твое недоверие начинает меня раздражать, – сухо проговорил Луциус. – Я, конечно, понимаю, что девушки обожают, когда им в уши льют всякий романтический бред и ежеминутно клянутся в любви. Но мне казалось, что ты поумнее будешь. Сколько раз тебе повторять, что верить надо не словам, а поступкам?

Я тяжело вздохнула, мысленно признав правоту Луциуса.

– Значит, три дня мы будем просто ждать? – проговорила я. – А когда ты узнаешь, что Вашарий готов к разговору? Как он сумеет найти тебя?

– Узнаю, поверь, – буркнул Луциус. – Как раз этот вопрос волнует меня меньше всего.

С удовольствием потянулся и закинул руки за голову, невидящим взглядом уставившись на дождь за окном, который и не думал униматься.

Каким-то шестым чувством я осознала, что разговор завершен. Больше Луциус не ответит ни на один мой вопрос. По крайней мере, до тех пор, пока Вашарий не сделает следующий ход.

Я, не совсем осознавая, что делаю, потянулась к нему. Провела рукой по животу, пальцами очерчивая рельеф пресса. Поцеловала в плечо.

Странно, но я хотела Луциуса. Несмотря на все, что он натворил, действительно хотела. Как никого и никогда в жизни. Более того – я его…

Я запретила себе закончить эту мысль. Нет! Нет и еще раз нет! Он психопат. Одержимый местью человек. Я не желаю…

И застонала, когда он легко опрокинул меня на спину.

– Моя девочка, – выдохнул он. И его глаза горели собственным огнем при этом. – Только моя.

– Ненавижу тебя, – привычно выдохнула я.

– Я знаю. – Горячий поцелуй обжег мне шею. – А я без тебя не могу.

Ну что же. В этой игре мне все равно досталась роль безропотной марионетки. Так что постараюсь насладиться хотя бы немного спокойствием.

Тягостно потянулось время безделья. После стремительного вихря приключений, в которые меня втянуло столь внезапное и эффектное возвращение Луциуса, я первые сутки просто отсыпалась. Дождь за окном то унимался, то начинал барабанить с удвоенной силой, и под этот шум мне совершенно не хотелось вылезать из-под теплого одеяла.