Сказки темного города. Фатум - Наталиса Ларий Страница 23

– Не начинаю. Я спрашиваю, почему ты еще ничего не сделала, чтобы отвлечь меня от мыслей о той, кого я так хочу забыть?

– И чем вас развлечь?

– А что ты можешь? – усмехнулся он.

– Не знаю, – пожала плечами я. – Могу в карты с вами сыграть. Книжку почитать вам. На фортепиано сыграть. На прогулку верхом поехать. Пою красиво. Просто поговорить могу с вами. Чего вы хотите?

Бран молча слушал это все, затем усмехнулся и ответил:

– И за все это перечисленное заплачены деньги в размере годового содержания целого полка солдат? Я спрашиваю тебя, что ты можешь сделать, чтобы развлечь меня как мужчину, который хочет забыться? – прорычал он уже серьезным тоном.

– Я не хочу вас развлекать таким образом, – сцепив руки в кулаки как можно более спокойно ответила я.

– Не хочешь? – приподнял он бровь. – Не хотеть в твои обязанности не входит.

– Такого рода отношения не должны быть обязанностями, – я едва смогла выдавить из себя эту фразу.

Бран молча встал и подойдя ко мне засунул руки в карманы своих брюк. После непродолжительного молчания он проговорил, глядя на меня сверху вниз как на какую–то блоху, не менее:

– Я вижу долго не ставил тебя на место, раз ты так и не поняла свою роль в этом доме. Моем доме. Это я могу хотеть или не хотеть здесь что-то, а у тебя это обязанности, дорогая Кэтрин. Вот, например, хочу я, чтобы ты сняла с себя платье, ты обязана значит снять его. Хочу, чтобы ты голая села мне на руки и поцеловала, ты обязана значит сесть и поцеловать. Вот в чем разница между нами, я хочу, а ты обязана.

Он отошел от меня и вернувшись в кресло откинулся на его спинку и сверля меня взглядом сказал:

– Вот теперь и сделай то, что ты обязана. Сними платье.

– Нет, – я покачала головой.

– Строптивая девка, – выругался он и молниеносным движением ухватив меня за руку дернул на себя, заставив сесть ему на колени. – Черт же дернул мать купить девственницу. Была бы из того эскадрона искусных куртизанок, которых оттуда выпускают, то не пришлось бы сейчас упрашивать, вмиг бы все сделала сама.

Я, несмотря на то, что он держал меня просто железной хваткой, начала так брыкаться и царапаться, что он невольно отпустил меня. Вскочив на ноги, я заорала на него вперемешку со слезами:

– Так верните меня Дирану, что вас останавливает? Обменяйте на такую, которая вам тут и спляшет, и споет голая! А потом еще и ублажит так, что выть под ней будете. Он ведь таких выпускает оттуда, сам лично их обучает! Вперед! Там таких знаете сколько! Двадцать было на момент моего ухода! Двадцать искусных, безропотных шлюх, которым за счастье будет жить подле вас и облизывать вас по ночам. Я не такая и просто ненавижу слово «обязана»! Я не буду делать это, если просто обязана! Принудить можете! Но по доброй воле делать это только потому, что обязана – ничего не стану! Ясно вам?

Приготовившись к печальны последствиям после такой убийственной речи, я едва дыша смотрела на вервольфа, который на удивление спокойно все это выслушал и окинув меня взглядом спросил:

– Ты говоришь, что не будешь делать, если обязана. В каком же случае тогда ты будешь делать это добровольно? Поскольку принуждать я не люблю. Могу, но не хочу, – он изучающе скользил по мне своим испытывающим взглядом, доводя меня просто до белого каления.

– Я любить хочу, – наконец тихо сказала я, решив ничего не придумывать на этот счет. – Хочу любить, и чтобы меня любили. Только так это не назовешь словом «обязана».

Мужчина нахмурил брови и подошел ко мне.

– Кэтрин, я прекрасно понимаю то, что ты мне говоришь. Но любви между нами не будет. Никогда. Это умерло три года назад во мне. Насчет обменять тебя – не хочу. Вот только сейчас понял, что не хочу другую видеть подле себя. Может это то, что руководит мной сейчас, заставляя ломать твое сопротивление. И я его сломаю так или иначе. Мне нужна покорная женщина рядом, ты понимаешь? – он притянул меня к себе, крепко схватив за шею. – И именно ты покорная, а не те девки, которые побывали в постели Торджера или тех, кто их там обучает всему. Я буду ломать тебя каждый день, пока ты не склонишься передо мной. И тогда для тебя это не будет «обязана». Это будет «хочу», потому, что он хочет.

Глядя в сверкающие глаза серого цвета, я едва не выла, слушая все то, что он мне говорил. Потом сказала, проведя по его щеке рукой:

– Вы какое-то чудовище, правда. Не можете вы быть таким только потому, что потеряли любимую женщину. Это невозможно. Я сначала тоже думала, что может вы и правда так страдаете, что отбросили даже малейшее проявление человечности в себе. Но нет. Теперь я поняла. Вы просто сам по себе такой. Жестокий, безразличный к чувствам окружающих деспот. Просто та женщина, на портрет которой вы смотрите по ночам, она бы не любила такого, какой вы есть на самом деле, поэтому вы и держали маску. Перед ней, и перед всеми остальными. А на самом деле вы – ваша вторая сторона – серая, злобная и кровожадная. Мне так жаль вас, – я высвободилась из его рук и направилась к дверям.

– Я не отпускал тебя, – дернул он меня назад, поймав за руку.

– Что вы еще от меня хотите? Я вам все уже сказала! – заорала я, пытаясь вырваться.

– Тише, – он крепко прижал меня к себе так, что я спустя минуту успокоилась и перестала отбиваться. – Ты сказала, что поешь красиво. Спой мне что-то, – он поцеловал меня в лоб.

– Хорошо, – ответила я, понимая, что только так смогу от него сегодня отделаться.

Когда он отпустил меня, то, подойдя к столу, налил себе из графина вино и вернулся в кресло у камина. Я же подошла к окну и устремив свой взгляд в темное окно, сквозь которое была видна лишь луна, запела грустную песню, которую пела мне порой мама, укладывая спать. В песне речь шла о долгом ожидании любимого мужчины домой. О тех чувствах, которые переживала девушка, изнывая от переживаний и радости, которую она испытала, увидев любимого мужчину на пороге своего дома в один из дней. Закончив петь, я повернулась к Брану и увидела, что он заснул, уютно устроившись в кресле. Покачав головой, я подошла к нему и пару минут смотрела на него, затем осторожно провела пальцем по его щеке, колючей от едва заметной щетины, и сказала:

– Что же с тобой делать–то, волчара? И сам не живешь, и других загрызаешь.

Затем я стянула со своих плеч теплую шаль и укрыв его направилась к себе в комнату, на ходу мельком кинув взгляд на портрет Шэризы, счастливый вид которой говорил мне о том, что все те слова, которые я ему наговорила, не были правдой и спящий у себя в кабинете вервольф правда просто находился в таком жутком для него самого состоянии, что просто не мог быть другим сейчас, а его бешеный нрав – всего лишь маска той боли, которая поедала его изнутри.

Проснувшись уже ближе к обеду, я села на кровати и опустив ноги на прохладный пол потянулась, всеми силами стараясь прогнать сонное состояние, которое было навеяно мне переизбытком негативных эмоций. Умывшись и переодевшись в одно из красивых платьев, которых, к слову, у меня теперь было хоть отбавляй благодаря графине, которая, не жалея никаких средств, украшала меня как могла, в глубине души желая, чтобы у нас с Браном наконец–то завязались хоть какие-то отношения.