Убить некроманта - Максим Далин Страница 23

Теперь кузен Вениамин сел. А дядюшка сорвался со стула и грохнулся на колени с классическим воплем:

— Помилуйте, государь!

— Я помиловал, — говорю. — Живите на здоровье. Я даже ваши земли не конфискую. У вас же, дядюшка, старшая дочь замужем? Вот её детки и унаследуют. Такой я добрый. Мог бы и себе забрать. Ведь половина ваших угодий — моё потенциальное наследство, между прочим…

Тогда дядюшка разрыдался. А кузен Вениамин завопил:

— Я же говорил, батюшка, нельзя поручать это конюшему! Идиот, подонок, предатель! Гадина неблагодарная! Мы его приблизили, в рыцари посвятили, доверились, а он!..

— Ладно, — говорю, — хватит. Увести.

И когда их мертвецы уводили во двор, где ждала крытая карета с мёртвой стражей, Вениамин орал, дядя рыдал, а двор промокал платочками уголки глаз. А я жалел, что не заткнул Вениамину пасть, потому что он своими воплями создавал мне будущие проблемы.

В столице потом это основательно обсудили. Жалели принца Марка: ещё бы, он так напоминал покойного государя Гуго! Жалели кузена Вениамина — особенно дамы. Возмущались моей жестокостью. Забавно.

То, что эти двое хотели убить меня, своего короля, которому присягали, и родственника, кстати, как будто не считается. Убийство некроманта — это, вроде бы, и не убийство вовсе. А подлость в этом вопросе — это вовсе и не подлость, а военная хитрость. Дивная логика.

Ведь моего Нарцисса двор и остальные мои подданные сходу возненавидели не намного слабее, чем ненавидели меня. Его престарелый батюшка времени и сил не пожалел, падла: съездил в столицу, чтобы официально его проклясть. Бедный дурачок потом всю ночь проревел, и я никак не мог его утешить. Он же — предатель. А всё из-за того, что парень не посмел нарушить присягу.

Логику толпы я никогда понять не мог. Поэтому полагаю, что с толпы тоже берут Те Самые Силы. Только уж совершенно на халяву — ничего толпе взамен не давая.

Кроме, разве что, чувства превосходства…

И всё-таки эта зима оказалась почти счастливой для меня. Я уже привык к хлопотам, к трудностям, к одиночеству, к общей ненависти — и даже крохотный подарочек от судьбы принял с благодарностью.

Крохотный подарочек — общество Нарцисса.

Насчёт него я никогда не обольщался. Мой золотой цветочек не годился в товарищи. Хлопот он мне принёс втрое больше, чем удовольствия. Он был чудесный слушатель и никакой собеседник. Он никак не мог привыкнуть к моей свите. Он всё время меня за кого-нибудь просил — добрая душа — и мешал работать. Он меня совершенно не понимал. С тех пор как он у меня поселился, я всё время дико боялся, что с ним случится беда. Будто у меня без того забот было мало.

Но он на свой лад любил меня и был мне предан. И это всё искупало. Все его глупости.

Переменчивые очи достались Нарциссу совсем некстати. Из-за них он всем казался более значимой фигурой, чем был на самом деле.

Двор считал его изощрённым развратником… Господи, прости! Какой там разврат! Особенно после Беатрисы. Да он до глубины души не признавал ничего неприличного! Тискал я его — да, но этим наш утончённый разврат и ограничивался. Да его все бы тискали, а в замке Марка так и было, не сомневаюсь.

Все говорили, что Нарцисс мне продался. Ну конечно. Уже. Балованный аристократик, он понятия не имел, что такое нужда, и был по глупости своей бескорыстен до абсурда. Я дал ему титул, дал. И земли подарил, как обещал. Он сказал: «Государь, я вам очень признателен». Он всегда жил на всём готовом, и в его головёнку не вмещалась разница между тысячей золотых и сотней тысяч.

Зато он знал, что хорошенький. Вот это — да, точно. Если где-нибудь поблизости оказывалось зеркало, полированное дерево, тёмное стекло — он туда поминутно косился. Себя мог созерцать часами, не реже, чем придворная кокетка. Тогда, в замке Марка, моего общества боялся до трясучки, о моих извращённых наклонностях и подумать не мог без тошноты, но всё равно оскорбился, что его дивная наружность на кого-то не произвела впечатления. Перехвалили мальчика. А что он действительно любил — так это тряпки и цацки, подчёркивающие его потрясающую красоту. Мне никогда не было дела до этого барахла, но Нарциссу я дарил драгоценности. Потому что тут он не ограничивался официальной признательностью — тут он на шею прыгал. Мои скромные радости… И он ходил расфуфыренный, как королевский фазан, — в жемчугах, бриллиантах и золотом шитье. Бесил придворных соколов своим роскошным опереньем безмерно, но не мог же я лишить его невинных удовольствий… И себя заодно…

Его, конечно, никто не смел вызвать на поединок — я же взбешусь. Но соколы не оставляли надежды его спровоцировать. Сначала тяжело шло: Нарцисс был поразительно покладист, когда дело касалось лично его души. Его называли предателем, развратником и продажной шкурой в глаза, он только усмехался, и пожимал плечами, и говорил, что это чушь. Зато вскоре они обнаружили, что мой кроткий ангелочек встаёт на дыбы, если речь заходит обо мне — Нарцисс считал святым долгом защищать честь своего короля. И милейшие дворяне моментально вычислили, как его можно прикончить без всяких будущих проблем, — о, как я потом благодарил Бога за присутствие во дворце Бернарда, который всё знает и на всех стучит!

Бернард явился, когда я сидел в библиотеке — искал способы мысленных приказов мёртвым. Я удивился (он обычно мне не мешал), но выслушал. Повезло мне.

А Бернард сказал:

— Уж вы простите мне, ваше прекрасное величество, да только я подумал, что вам, может быть, любопытно узнать… Господин Нарцисс с графом Полем вроде как собираются устроить поединок. Нынче же, у часовни. А коль скоро их светлость Поль — вроде как первый меч в столице, так я рассудил, что…

Я ему сказал «спасибо» уже по дороге к часовне. Успел как раз за минуту до смерти Нарцисса, каковая и намечалась при большом скоплении восхищённых Полем зрителей.

— А ну прекратить! — говорю.

Поль опустил меч и улыбнулся, как вампир:

— Государь, меня вызвали — я вынужден был принять вызов…

А Нарцисс попытался возмутиться:

— Государь, он же сказал…

— Граф, — говорю, — если вы повторите то, что сказали, — закончите жизнь на рудниках за оскорбление короля. А ты, дорогой, следуй за мной.

Поль отвесил поклон. Удовольствие человек получил (издалека видно), жаль только, что не такое полное, как хотелось бы. Остальные просто огорчились. А Нарцисс, конечно, больше спорить не посмел. Я этого лихого бретёра привёл в свой кабинет — в моих покоях самое надёжное в смысле уединённости помещение — а потом приказал раздеться и опереться о стол. И отлупил подпругой с медными пряжками, до крови, не жалеючи. Чтобы ему и в голову не пришло отколоть что-нибудь подобное в другое время и в другом месте, где не будет Бернарда.

А потом утешал его, слёзки вытирал своим платком и объяснял, какой он, Нарцисс, ценный для короны и для своего государя и как его государь боится, что какая-нибудь придворная сволочь — случайно, конечно, но кто застрахован от случая? — лишит государя его обожаемого друга. Ты же не хочешь разбить моё сердце, а что эти идиоты болтают, мне плевать — всё в таком роде. На уровне, доступном его пониманию.