Ловец бабочек. Мотыльки - Карина Демина Страница 23

Ольгерда постаралась выбросить эту фразу из головы.

— Мы можем быть счастливы вместе…

Князь испустил тяжкий вздох. И открывши оба глаза — на миг показалось, знает он все распрекрасно, и про нее, и про братца драгоценного, которому недолго осталось, но пока осталось, Ольгерде приходится выполнять его капризы, — уставился на Ольгерду.

Смотрел он долго.

Нет, не раздевая, будто вовсе не замечая ни ее наготы, ни шелкового белья, наготу эту подчеркивавшего. Он смотрел… с укоризной?

— Ольгерда, — наконец, произнес Себастьян. — Ты переигрываешь.

— Сильно? — она вдруг явственно осознала, что ничего-то не получится.

И разозлилась.

На Себастьяна… на братца ненавистного, которому Себастьян вдруг понадобился… и на себя тоже за неспособность отделаться от мужчин… а потом злость ушла.

А ведь и вправду…

…нет, сегодня же…

…она уйдет. И вернувшись к себе, скажет, что ничего не получилось… а вздумай он руки распускать,… что ж, среди ее поклонников всякие имеются, достаточно намекнуть, и исчезнет дорогой брат, словно его и не было… и странно даже, что это, вполне себе логическое решение старой проблемы, ей прежде не приходило в голову.

А потом… потом она уедет.

Куда?

Куда-нибудь, лишь бы подальше от этого серого унылого городка с его закостеневшими жителями, старыми сплетнями и старыми же сплетницами… а может… Порфирий с горя запил, но тем лучше… он оправится и… он нехорош собой, лишен всякой изящности и неманерен, похож на медведя-шатуна, зато просто-таки неприлично богат, и денег его хватит, чтобы примириться с недостатками.

— Изрядно, — признался Себастьян и, вновь зевнув, — вот же сволочь, знает, что теперь и Ольгерду зевать потянуло, поинтересовался. — Чего ты на самом деле хочешь?

— Свободы. И денег.

— А я при чем?

— В принципе, не при чем, но… меня родственник попросил, — приняв решение, Ольгерда не без удовольствия избавилась от маски. Если бы кто знал, как ее утомили эти маски. — Побыть рядом, приглядеться…

— Родственник, значит… приглядеться… и давно ты приглядываешься?

А вот теперь он разозлился.

Ишь, как глаза блеснули. И выражение лица… почти не изменилось, но той малости хватило, чтобы осознать — оскорблен.

Самолюбив, как все мужики.

— Да нет… сначала мне было самой интересно… столько разговоров… как же… в нашей-то глуши и холостой князь собственною персоной, как было не взглянуть… Если хочешь знать, твою шкуру начали делить задолго до твоего здесь появления, — Ольгерда фыркнула и, стянув туфельку, швырнула ее в угол. Спать в туфлях и вправду было на редкость неудобно, каблуки так и норовили за простынь зацепиться и оную простынь продрать. — И мне захотелось позлить всех этих… благопристойных клуш. И да, я честолюбива, мне захотелось стать княжной, чтобы те, кто еще недавно от меня носы свои воротили, кланялись… и вообще…

Вторая туфля отправилась следом за первой, едва не снеся древнюю вазу со столь же древнего столика.

— Если тебя утешит, то… ты мне нравился. Сперва.

— А потом?

— А потом… потом… ты не походил на князя.

— Это еще почему?

Он и в самом деле не понимает? Или очередная игра… хотя какая разница? Раз уж начала этот разговор, то и продолжить стоит. Давно уж Ольгерда не разговаривала откровенно. Или совсем никогда не разговаривала откровенно? Главное, что сейчас собственные признания, изливавшиеся легко, будто освобождали ее.

— Почему… потому что князья другие… они если и служат, то уж точно не пропадают на службе днями и ночами. Они являются в присутствие и с них того довольно. Они не снимают комнаты у безумных старух, не избегают общества… и балуют своих женщин…

— Ясно. Разочаровал.

— Не без того. Я уж думала разорвать наши отношения. Пойми меня правильно, ты интересный мужчина, но одним ангажементом сыт не будешь. А предложение делать ты не спешил. И вовсе начал ко мне остывать. Женщины это чувствуют, так что…

— Прости.

— Ничего страшного… мы бы просто разошлись, но появился мой братец, — она аккуратно скатала чулок. Пригодится. Небось, Порфирий — не князь, кобенится, заставши в постели почти обнаженную красавицу, не станет. — И попросил меня не расставаться…

— И ты послушала?

— Он был настойчив, да и… — Ольгерда прикусила губу, чтобы не сболтнуть лишнего. — Как не помочь родственнику?

— И что твоему родственнику было нужно?

— Ничего особенного… поверь, государственные тайны его интересовали мало. Узнать, берешь ли ты взятки, от кого и сколько… он не хотел верить, что ты не берешь… дело с контрабандой… он, полагаю, с нею подвизается, а ты ввел новые порядки…

Себастьян молчал.

— Он игрок… и деньги ему нужны постоянно, поэтому… иногда у меня занимает, но я вовсе не так богата, чтобы содержать мужчину. У меня и себя-то содержать выходит с трудом… ты не представляешь, во что обходится красота…

Чулками Ольгерда швыряться не стала.

Легла и за край одеяла дернула. Шелка шелками, но старуха, кажется, вовсе не знала о существовании каминов.

Себастьян подвинулся. И одеяло отбирать не стал. Только уточнил:

— Контрабанда, значит?

Ольгерда пожала плечами: каждый выживает, как умеет.

— И что именно твой братец… возит?

— Я не уточняла, но… через него можно достать интересные зелья… скажем, «Лунный свет». Или вот «Очарование». Я не пользовалась, ты не думай…

— А приворотное? Нестандартное?

Ольгерда призадумалась. Приворотными она не пользовалась принципиально. Во-первых, результат непредсказуем. Во-вторых, незаконно. А в-третьих… она и без этой гадости неплохо справлялась.

Раньше.

— Не знаю, — честно сказала она. — Мне без надобности, но могу поинтересоваться…

— Твой родственник случайно не упоминал Белялинских?

Ее что, допрашивают?

— Ему и упоминать не надо. Он у них приказчиком подвизается.

— Что ты про них знаешь?

Определенно, допрашивают.

— А что мне за это будет?

— Мое хорошее к тебе отношение, — Себастьян еще подвинулся. — И кусок одеяла.

— А разве ты плохо ко мне относишься?

— Ольгерда!

— Что? Признай, тебе ведь было удобно. Являлась по первому зову. Когда становилась не нужна, исчезала. Ни тебе претензий. Ни тебе скандалов… почти… извини, но себя не переделаешь. Главное, что никаких усилий…

— Чего ты хочешь?