Царь призраков - Дэвид Геммел Страница 22

Марк Линт заметил его сметливость, и он стал товарищем игр Викторина, сына Марка. С годами Грифон утверждался в доме все больше. Он, бесспорно, был предан, умел молчать и обладал организационным талантом. В девятнадцать лет он уже руководил хозяйством в доме. Когда четыре года назад Марк Линт скончался, молодой Викторин пригласил Грифона отправиться с ним в Британию. Ехать ему не хотелось, и он мог бы отказаться, так как после смерти Марка стал вольноотпущенником. Но семейство Квирина было очень богатым, у них Грифон мог не опасаться за свое будущее, а потому с тяжелым сердцем он отправился в долгий путь через Галлию. Потом морем в Дубрис, а оттуда по проклятому богами краю до виллы в Калькарии. Он обеспечил ее всей необходимой прислугой и содержал в безупречном порядке, пока Викторин следовал за верховным королем как Пилус Примус, первый центурион вспомогательных легионов Аврелия, набранных из только богам известно кого. Грифон не мог понять, почему благородному римлянину захотелось иметь дело с подобной швалью.

Он откашлялся еще раз, и теперь дикарь оглянулся на него. Грифон поклонился.

– Ты чего-нибудь еще желаешь, господин?

Дикарь громко рыгнул.

– Женщину.

– Да, господин. Ты какую-нибудь выбрал?

– Нет. Выбери ты. – Британец уставил на Грифона светло-голубые глаза.

– Слушаюсь, господин. Позволь, я провожу тебя в твою комнату и пришлю ее туда.

Грифон двигался неторопливо, приспосабливаясь к хромоте гостя. Он проводил его вверх по короткой лестнице и по узкому коридору до дубовой двери. За дверью оказалась широкая кровать под бархатным пологом. В комнате веяло теплом, хотя очага нигде не было видно. Прасамаккус сел на кровать, а Грифон вышел с поклоном. Нубийку – такому? Ну уж нет, решил он, быстро направился на кухню и позвал германскую рабыню Хельгу. Она была невысокой, с льняными волосами и светло-голубыми глазами без намека на сильные чувства. Голос у нее был горловой, слова она выговаривала не без труда, и хотя вполне годилась для черной кухонной работы, никому еще не приходило в голову переспать с ней. И уж, во всяком случае, Викторин никогда бы не остановил на ней взгляда.

Он объяснил, что от нее требуется, и был вознагражден выражением почти страха в ее глазах. Она низко наклонила голову и побрела к дверям во внутренние покои. Грифон налил себе кубок хорошего вина и с закрытыми глазами медленно его прихлебывал, словно видя виноградники за Тибром.

Хельга поднималась по ступенькам с тяжелым сердцем. Она знала, что этот день наступит, и страшилась его. С тех пор как ее схватили и изнасиловали солдаты Четвертого легиона у нее на родине, ее томил тайный ужас, что ей вновь придется испытать надругательство.

Здесь она чувствовала себя почти в безопасности, так как, к счастью, мужчины на нее даже не смотрели. И вот теперь ее послали ублажать калеку дикаря – в ее племени такого колченогого сразу убили бы.

Она отворила дверь спальни и увидела, что британский вождь стоит на коленях у отверстия для подачи теплого воздуха и заглядывает в темную дыру. Он поднял голову и улыбнулся, но она никак не отозвалась на эту улыбку, а прошла к кровати и скинула свое простенькое зеленое платье – его цвет совсем не шел к ее глазам.

Британец прохромал к кровати и сел.

– Как тебя зовут?

– Хельга.

Он кивнул.

– А я Прасамаккус, – и нежно прикоснулся к ее лицу, а потом встал и выпростался из тоги. Потом совсем нагой скользнул под покрывало и поманил ее к себе. Она послушно легла спиной на его откинутую руку. Несколько минут они лежали неподвижно, и тогда Прасамаккус, впивая теплоту ее тела, спокойно уснул.

Хельга осторожно приподнялась на локте и посмотрела на его лицо. Худощавое, тонко очерченное, без намека на жестокость. Она все еще ощущала нежное прикосновение его пальцев к щеке. Но как ей теперь поступить? Ей было велено доставить ему радость, чтобы он заснул довольный. Он спит, так что ей можно вернуться на кухню. Но они начнут спрашивать, почему она вернулась так быстро, решат, что он прогнал ее, и, возможно, накажут. Хельга прилегла рядом с ним и закрыла глаза.

На заре она проснулась от прикосновения ласковой руки к ее телу. Глаз она не открыла, а сердце у нее отчаянно заколотилось. Рука медленно-медленно скользнула вниз по ее плечу и легла на ее пышную грудь. Большой палец обвел кольцом сосок, а потом ладонь начала поглаживать ее бедро – вниз-вверх, вниз-вверх. Она открыла глаза и увидела, что британец смотрит на ее тело и его лицо исполнено изумления, будто перед чудом. Он увидел, что она проснулась, багрово покраснел и натянул на нее покрывало. Потом лег, придвинулся к ней, нежно целуя ее лоб, потом щеку и, наконец, губы. Почти без мыслей она обвила рукой его плечи. Он застонал… и тут она поняла.

В этот мгновение она поняла все, будто ее глазам открылась душа Прасамаккуса.

Впервые в жизни Хельга познала власть. Она могла выбирать: принять или отвергнуть. Мужчина рядом с ней подчинится ее выбору. Ей вспомнилась грубая беспощадность тех, кто захватил ее. Вот их бы она убила, если бы могла. Но они были совсем другими, чем он.

Этот мужчина предоставил ей право выбора, даже сам того не понимая. Она снова посмотрела ему в глаза и увидела, что они мокры от слез. Она приподнялась и поцеловала его в оба глаза, притянула к себе.

И, свободно отдавая себя, она получила взамен еще более драгоценный дар.

Воспоминания о животной похоти и жестокости затуманились, вернулись в прошлое, утратив силу терзать ее.

* * *

Несколько дней Викторин вставал рано утром, а возвращался поздно ночью и редко видел своего гостя, который почти все время проводил запершись у себя в спальне с судомойкой. Римлянину предстояло решать сложные задачи. В Калькарии стоял Пятый легион, вспомогательный, только из местных жителей, которых весной отпускали заняться хозяйством и повидать семью. Теперь, когда Эльдаред со своими союзниками сельговами и новатами готов был начать поход на юг, а Хенгист, король саксов, готовился пройтись по самому югу огнем и мечом, отпустить этих воинов на два месяца никакой возможности не было. А в легионе росло недовольство – большинство с сентября не видели своих жен, и Викторин опасался, как бы не вспыхнул мятеж.

Аквила поручил ему укрепить дух его подчиненных, предлагая монеты и соль, но этого оказалось недостаточно, и дезертирство росло с каждым днем. Выбор был невелик. Если они позволят легионерам разойтись по домам, оборонять Эборакум и земли вокруг него придется единственному настоящему легиону – пяти тысячам человек.

А сражаться им, вероятно, предстоит с тридцатью тысячами. Конечно, они могли отозвать легион с юга, но, боги свидетели, полководец Амброзии нуждался в каждом человеке в Дубрисе и Лондиниуме.

Был еще выход: набрать и обучить молодых парней для пополнения вспомогательного легиона, но с тем же успехом можно было бы послать детей остановить волчью стаю. Бриганты и подчиненные им племена были прославленными воинами.