Танцы на цепях  - Рэйв Саверен Страница 22

На столе были настоящие башни из книг. Какие-то записки, заметки, дневники, новые и уже исписанные от корки до корки. Клаудия серьезно чем-то увлеклась, даже пыталась рисовать.

Поднеся к окну желтоватый лист, Ш’янт пристально вглядывался в переплетение линий.

Когда же он, наконец, рассмотрел весь рисунок целиком, во рту пересохло: в грубо набросанной комнате возвышался прямоугольный постамент, занимавший почти все свободное место. На нем, свернувшись клубком, точно сытая кошка, лежало нечто, лишь отдаленно напоминавшее человека.

Ш’янт помнил Первородную. Невозможно забыть существо, отнявшее у тебя почти все. Если сам он внешне был близок к людям, за исключением нескольких мелких особенностей, то Первая королева не походила на них совершенно.

В ней было куда больше от животного, чем от обычной женщины. Совершенно черные глаза, волосы тяжелые и длинные, будто пропитанные маслом, две пары рук с тонкими, заостренными пальцами. Иглоподобные когти могли одним взмахом оставить врага без кожи. Первородная была высока и тонкокостна. Настоящий гигант среди людей. Малышка среди братьев и сестер.

Ильда – белая королева северо-западного стигая – настоящая скала по сравнению с Первородной. Вот только ни братьям, ни сестрам не достался нрав Пожинающего. И необузданная сила.

На рисунке Первородная спала, но угольные линии неуловимо менялись, стоило свету упасть на них под другим углом. Женщина будто всколыхнулась, тонкие белые одежды чуть сместились, дрогнули сомкнутые веки, губы растянулись ни то в усмешке, ни то в оскале.

Она умела очаровывать и любила править. Если бы не война, то и сейчас все стигаи были бы зажаты в стальном кулаке, а иные дети создателя забились бы в норы, не посмев оспорить ее власть.

Ш’янт основательно испортил королеве праздник. Впрочем, он ни о чем не жалел, и дай ему кто-то выбор – изменить ситуацию или поступить так же, как триста лет назад – он бы, не задумываясь, пришел к Первородной снова. И приходил бы до тех пор, пока ее сердце не лежало бы окровавленным клубком на его ладони.

Отложив рисунок, Ш’янт продолжил осматривать записки и дневники. Среди утомительно скучных попадались и обрывки книги Артумиранс. Он не мог их не узнать, ведь девушка часто писала при нем. Вот только тексты походили больше на бессвязный набор слов. Клаудия, при всем своем высокомерии и самоуверенности, так и не выучила язык Энкула, а все туда же – лезла переводить пророчества.

Еще и трактовала их, как хотелось, а не как надо.

Под дневником нашлась и карта, с настоящим роем пометок. От черных точек и крестиков зарябило в глазах.

Клаудия проделала долгий путь, прежде чем найти дэр-ла, в упорстве ей не откажешь!

Как бы Ш’янт ни пытался выбросить из головы рисунок, но тот все равно вставал перед глазами. Черные линии будто тянулись к нему, приглашали взглянуть на грубый набросок еще раз. Что-то было в этой незамысловатой картине такое, отчего в желудке скручивался снежный ком.

Бросив взгляд на лист, Ш’янт замер. Женщина двигалась. Это не могло быть просто обманом зрения. Всего секунду назад она лежала на постаменте, свернувшись клубком, но вот дернулось плечо, в сторону был отброшен длинный подол юбки, обнажив стройные бедра, а улыбка-оскал стала еще шире.

Тебе кажется…

Стоило ему чуть наклониться вперед, как бумага натянулась, точно тонкий шелк, и когтистая рука сомкнулась на горле. От неожиданности Ш’янт даже не успел вздохнуть, а лицо Первородной превратилось в маску дикого зверя, вышедшего на охоту. Острые зубы разошлись, обнажив угольный провал рта, в котором метался раздвоенный алый язык.

– Я жду! – выдохнула она. В нос ударил сладковатый смрад гниющей плоти.

Пальцы разжались, Ш’янт дернулся назад и влетел спиной в подоконник. Ладоньа непроизвольно скользнула по горлу, все еще горящему от боли. На пальцах осталось несколько капель крови.

Рисунок упал на пол. Первородная замерла, будто ничего не произошло.

Безмятежное лицо расчертили глубокие тени.

***

Май коснулась бока Цивки и пропустила сквозь пальцы шелковистую шерсть. От волчицы пахло палой листвой и пеплом, а кое-где были видны белесые отметины костной пыли, въевшиеся так глубоко, что даже ветер не мог выбить их окончательно.

Хотелось как-то ободрить зверя, но ответом стало угрожающее рычание. Цивка ускорилась и поравнялась с Клаудией, шагавшей впереди. Будто чувствовала, кого стоит обвинить в смерти верного спутника.

Не осталось сомнений, что Сэхро так и не покинул лес.

Уверенность эта родилась через день, как они миновали стену деревьев Нам-Енса и снова оказались под жарким солнцем. Май иногда оглядывалась назад, высматривала, не объявился ли волк за спиной. Может он был ранен и не мог идти быстро? Но как бы пристально она не вглядывалась в пыльную ленту за спиной – дорога оставалась пустынной.

Холодная тяжесть росла с каждым часом, а когда солнце коснулось горизонта, Май не сдержала слез. Яростно утирая их рукавом, она украдкой поглядывала на женщину.

Не хотелось, чтобы Клаудия была свидетелем тихой истерики.

Лес превратился в размытое марево. Сейчас Май даже не могла вспомнить, сколько пришлось блуждать среди деревьев пешком, потому что Цивка быстро выдохлась. Во мраке, разгоняемом только белыми стрекозами, под ногами хрустели ветки и засохшие листья, в стороны разбегались мелкие зверьки, таращившие на незваных гостей подслеповатые глаза, занимавшие половину острых мордочек.

Май чувствовала, что навсегда запомнит запахи и звуки этого места. Горечь, оседавшую на корне языка, хруст, скрипы и писк.

То и дело она хваталась за клинок. Не потому, что хотела защититься, а просто от испуга. Дрожащие пальцы нервно оглаживали люзовое навершие.

Чередуя ходьбу и умопомрачительную гонку на волке, спутницы добрались до границы леса.

Позади им постоянно слышалось шипение и шелест чешуи. Игра воображения или нет, но ни Май, ни Клаудия не рискнули бы встать лагерем у владений Лиль. Желание оказаться как можно дальше от черных троп Нам-Енса гнало их вперед.

Клаудия устроила привал, только когда деревья остались далеко, а Лиль уже не представляла угрозы. Женщина недобро поглядывала на Май и все время говорила о странном поведении змеи. Не укладывалось у нее в голове, как в одиночку удалось без потерь миновать гиблое место, просто отвлекая живность магическим туманом.

Май молчала. Порывалась рассказать про сны, но все время прикусывала язык в самый последний момент. Будто что-то нависло над ней и сжимало горло холодной лапой, мешало признаться.

Но дело было не только в этом.

Май женщине не доверяла. Клаудия откровенно утаивала, что происходит. За все время не проронила ни слова о странной проклятой крови или о том, зачем Май ей понадобилась. И темное, чужеродное присутствие, ощущавшееся рядом, становилось все гуще и злобнее.