Магия отступника - Робин Хобб Страница 22

Орандула рассмеялся, и его смех был похож на карканье.

— Ты перечисляешь то, что я взял, а не то, что дал мне ты. Ты не дал мне ничего! Ты меня обокрал, Невар Бурвиль.

— Я всего лишь спас птицу, страдавшую на жертвеннике. Я снял ее с крюка и отпустил. Как этот грех может быть настолько ужасным, что я должен расплатиться за него своей жизнью? Или своей смертью.

— Ты обманул меня, человек. Птица принадлежала мне, как ее жизнь, так и смерть. Кто ты такой, чтобы заявлять, что она не должна страдать? Кто ты такой, чтобы снимать ее с крюка, вдыхать в нее жизнь и позволять улететь?

— Ты сказал, я вдохнул в нее жизнь?

— Ха! — хрипло каркнул он. — Как по-человечески! Сначала делать вид, будто не знаешь, насколько серьезное преступление совершил. Потом отрицать, что вообще это сделал. А после ты скажешь…

— Это нечестно!

— Конечно. Именно так. А потом, в конце концов, все и каждый заявляют, будто…

Если бы у меня были легкие, я бы глубоко вздохнул.

— Я верую в доброго бога, — произнес я, вложив в слова всю силу своего страха. — Я был посвящен ему как сын-солдат по рождению и воспитан в его учении. У тебя нет власти надо мной!

Последнюю фразу я выговорил с искренней убежденностью. По крайней мере, попытался. Мои слова утонули в хриплом смехе Орандулы.

— О да, именно это вы все и говорите. Я не могу быть твоим богом — у тебя уже есть бог. Ты таскаешь его за пазухой и достаешь в подобных случаях. Конечно, взывать к твоему богу лучше, чем, скажем, обделаться от страха. Или, по крайней мере, малость достойней.

Он встопорщил хвостовые перья и откинулся назад, так сильно раскачиваясь от хохота, что толстая ветка под ним задрожала. Я смотрел на него, не в силах отвести взгляд. Он все никак не мог перестать смеяться, но потом наконец успокоился и утер глаза пернатой рукой. Затем нагнулся вперед и склонил птичью голову набок, чтобы лучше меня видеть.

— Позови его, — предложил он мне. — Кричи, умоляй доброго бога явиться и спасти тебя. Я хочу посмотреть, что из этого выйдет. Давай. Зови на помощь, человек. Это единственное, чего ты еще не делал.

Я не мог, хотя и хотел. Я отчаянно жаждал призвать какую-нибудь благую сущность, чтобы она вмешалась и спасла меня. И дело было не в недостатке веры. Думаю, я боялся взывать к доброму богу, опасаясь, что он сочтет меня недостойным его участия. В глубине души я, как и большинство людей, знал, что никогда полностью не отдавался служению ему. Я имею в виду не то, как священники посвящают ему жизнь, а то, как обычные люди отбрасывают собственные суждения и желания и полагаются на судьбу, уготованную им добрым богом. Я на это не решился. Я вдруг осознал, что всегда верил, будто в старости смогу сделаться набожным человеком и искупить беспечность молодости. Тогда настанет подходящее время для покаяния, милосердия и терпения. Я буду щедро подавать милостыню и проводить часы в размышлениях, наблюдая, как сладкий дым моих ежедневных подношений поднимается к доброму богу. Когда я состарюсь и моя кровь перестанет кипеть желаниями, страстью и любопытством, я смогу успокоиться и жить в мире с добрым богом.

Я был глупцом, полагая, что у меня всегда будет возможность сделаться лучше — когда-нибудь потом. Всем известно, что жизнь человека способна оборваться в любой момент. Падение с лестницы, простуда или лихорадка, шальная пуля — от подобных вещей молодость не защитит. Человек может погибнуть по чистой случайности когда угодно. Наверное, какой-то частью сознания я знал об этом всегда, но не мог поверить всем сердцем.

И разумеется, мне никогда не приходило в голову, что передо мной в любой миг может явиться старый бог и потребовать мою жизнь.

Я не заслуживал вмешательства доброго бога и, более того, боялся его суда. Я знал, что старые боги могли обречь человека на бесконечную муку или вечный труд — и часто так и делали исключительно собственного развлечения ради. Неожиданно такая судьба показалась мне предпочтительнее полного исчезновения.

Мой вопль о помощи умер, не сорвавшись с губ. Я посмотрел на Орандулу, старого бога равновесия, содрогнулся, покоряясь, и замер. Перья на его голове вздыбились от удивления.

— Что? Не будет воплей о помощи? Не будет мольбы о снисхождении? Хм. Никакого веселья. Ты плохой товар, Невар. Похоже, я могу заполучить от тебя лишь половину, причем наименее интересную. Хотя в этом есть нечто притягательное для меня — как для бога равновесия.

— Делай со мной, что хочешь! — прошипел я, окончательно устав цепляться за соломинку.

Он встопорщил перья, увеличившись в размерах где-то на треть.

— О, я сделаю, — пробормотал он, когда они улеглись обратно. Он принялся лениво чистить крылья, протягивая перо через клюв, а затем укладывая на место. На мгновение мне показалось, что он забыл обо мне, но тут он снова пристально уставился на меня. — На досуге. Когда я решу забрать у тебя долг, я приду за ним и ты расплатишься со мной.

— А что именно я тебе должен? — вдруг решился спросить я. — Мою жизнь? Или мою смерть?

Он зевнул, позволяя увидеть, как шевелится его острый язык.

— То, что мне будет угодно, разумеется. Ты же знаешь, я бог равновесия. Я могу выбрать любую чашу весов. — Он склонил голову набок. — Скажи мне, Невар, как ты думаешь, что может предпочесть старый бог вроде меня? Потребовать у тебя твою смерть? Или заставить тебя заплатить мне твоей жизнью?

Я не знал ответа и не хотел подавать ему никаких идей. Во мне бушевал страх. Чего я боюсь больше? Что он имел в виду? Что он убьет меня и я перестану существовать? Или заберет меня в посмертии и сделает своей игрушкой? Что, если он потребует мою жизнь и я стану марионеткой старого бога? Все возможные пути представлялись мрачными. В отчаянии я уставился на него.

Он вновь взъерошил перья и вдруг расправил крылья. Взлетел с ветки — легко, словно вовсе ничего не весил. И исчез. В прямом смысле исчез. Я не видел, чтобы он улетал. И лишь покачивание освободившейся ветки свидетельствовало, что он вообще здесь был.

— Не буди его!

Шепот Оликеи сделал именно то, от чего она предостерегала Ликари. Мальчик-солдат с ворчанием заворочался и открыл глаза. Тяжело вздохнув, он растер лицо руками.

— Воды! — потребовал он, и оба его кормильца потянулись за мехом с водой, лежавшим рядом с ним. Оликея оказалась чуть быстрее и сильнее.

Она первая схватила мех и вырвала его из рук Ликари. Глаза мальчика широко распахнулись от разочарования и негодования.

— Но это же я ходил за водой! — возмутился он.

— Ему нужно помочь напиться. Ты не знаешь, как это сделать, и только прольешь воду на него.

Со стороны они больше походили на ссорящихся брата с сестрой, а не на мать и сына. Мальчик-солдат, не обращая на них внимания, забрал мех из рук Оликеи и почти осушил его, а затем передал Ликари с благодарным кивком. Он зевнул, осторожно потянулся, с неудовольствием отметив, как пустая кожа свисает с его рук, и вновь опустил их.