Дорога шамана - Робин Хобб Страница 22

— Ешь, солдатский сынок. Или ты еще не слишком хорошо выучил свой урок? — поинтересовался он.

— Я ничему у вас не научился, — прорычал я и впился зубами в мясо.

Оно оказалось очень жестким, и мне пришлось сначала хорошенько его пожевать, чтобы оторвать хотя бы маленький кусочек. Я жадно заглатывал сухие волокна, и они оцарапали мне горло. Мясо закончилось слишком быстро. Я жевал, не сводя с Девара глаз, и меня покоробило, когда я увидел в его взгляде одобрение. Он издал необычный звук, словно пощелкал зубами, и я услышал тяжелый топот копыт Дедема — лошак появился на холме и начал быстро спускаться вниз. Войдя в воду, он принялся с шумом пить.

Девара подошел к противоположному берегу пруда и опустился на колени. Затем очистил руками поверхность от мелких растений и тоже приник к воде.

Напившись, он вышел на сухой участок земли и начал устраиваться на ночь, благо та уже вступила в свои права. С трудом превозмогая охватившую меня ярость, я не сводил с Девара глаз. А его непоколебимая уверенность в том, что я не представляю для него никакой опасности, и равнодушие к тому, что он меня изуродовал, стали самым жестоким оскорблением за всю мою жизнь. Но я заставил себя проглотить обиду и спросил:

— Зачем вы сюда приехали? — выпалил я, однако мое возмущение прорвалось-таки наружу, но даже мне самому показалось каким-то детским.

Он даже не открыл глаз.

— У тебя моя талди. Я тебе сказал. Кидона держат свое слово. Я должен вернуть тебя живым в дом твоей матери.

— Мне не нужна ваша помощь, — прошипел я.

Тогда он приподнялся и, опираясь на локоть, посмотрел на меня.

— Даже моя Кикша, на которой ты едешь, она тоже тебе не нужна? И мясо, что ты сейчас съел? — Он улегся на спину и, почесав грудь, собрался отойти ко сну, но не удержался и язвительно добавил: — Хорошо. Завтра будешь есть свою гордость. У тебя ее полно. Очень сытно. Завтра мы начнем делать из тебя кидона.

— Делать из меня кидона? Я не хочу быть кидона. Девара коротко рассмеялся.

— Конечно хочешь. Каждый мужчина хочет стать тем, кто его победил. Каждый юноша, в ком есть хоть капля воина, в глубине души желает быть кидона. Даже те, кто не знает, кто такие кидона, стремятся быть на них похожими, это будто сон, который еще только должен присниться. Ты мечтаешь стать кидона, и я разбужу в тебе эту мечту. Так пожелал твой отец, даже если побоялся сказать вслух.

— Мой отец хочет, чтобы я стал офицером и джентльменом в кавалле его королевского величества, чтобы я следовал рыцарским традициям и прославил наш род, как это делали все Бурвили с тех пор, как начали служить королям Гернии. Я солдат, второй сын лорда и мечтаю только об одном — быть полезным королю и своей семье.

— Завтра мы сделаем тебя кидона.

— Я никогда не стану кидона. Я знаю, кто я есть!

— И я тоже, солдатский сынок. А теперь спи.

Девара прочистил горло, откашлялся и замолчал. А вскоре его дыхание стало ровным и глубоким — он уснул.

Не в силах справиться с гневом, я подошел к нему и остановился. Он приоткрыл глаза, посмотрел на меня, демонстративно зевнул и снова опустил веки. Девара не боялся, что я могу прикончить его во сне. Он использовал мою честь в качестве оружия, направленного против меня. Это было вдвойне оскорбительно, поскольку я бы и так никогда не опустился до подобной низости. Я стоял над ним, больше всего на свете желая, чтобы он сделал какое-нибудь угрожающее движение в мою сторону, тогда я мог бы на него броситься и попытаться прикончить. Напасть на спящего человека, который только что не воспользовался возможностью разделаться со мной, когда я валялся у его ног, — это хуже, чем бесчестье. Да, я чувствовал себя униженным, но не мог и не стал бы этого делать.

Я устроился как можно дальше от Девара, свив себе гнездо из сухой травы. Мне казалось, что ненависть и гнев не дадут мне уснуть, но на удивление быстро провалился в сон. В пятнадцать лет тело требует отдыха вне зависимости от того, как сильно болит душа. Каким-то непостижимым образом я забыл о своих планах отправиться в путь ночью и отыскать дорогу домой по звездам. Лишь много лет спустя я осознал, насколько ловко Девара вернул контроль надо мной, но так и не понял, как это ему удалось.

На следующее утро Девара радостно приветствовал наступление нового дня, добродушно поздоровался со мной и вел себя так, словно никаких разногласий между нами и не было. Я не понимал, что происходит. У меня болело все тело, и я, тайком от него изучив свою грудь и живот, обнаружил огромный синяк. Рана на ухе весьма чувствительно ныла, и я ни за какие блага мира не собирался идти на примирение. Я почти надеялся, что Девара каким-нибудь образом оскорбит меня и тогда я смогу с ним поквитаться. Однако он весело шутил и болтал о пустяках. А когда я отнесся к таким переменам с подозрительностью, он похвалил меня за осторожность. Когда я продолжил хранить мрачное молчание, он принялся превозносить мою сдержанность настоящего воина.

Иными словами, как бы я ни старался продемонстрировать ему свое отношение, он находил в моем поведении что-нибудь достойное доброго слова. Если я сидел совершенно неподвижно, упорно отказываясь ему отвечать, он начинал восхищаться моей выдержкой и говорил, что мудрый воин бережет силы, пока не сможет окончательно оценить ситуацию, в которой оказался.

В общем, Девара стал совершенно другим человеком по сравнению с тем, каким был накануне. Я разрывался между радостным удивлением и уверенностью, что в глубине души он продолжает надо мной издеваться. Его дружелюбное поведение делало мою враждебность смешной и детской даже в моих собственных глазах. Он вел себя крайне любезно и вежливо, и мне было трудно сохранять неприязнь к нему, особенно учитывая, что он старался подключать меня ко всем своим делам, а заодно подробно объяснял, чем и для чего он занимается. Мой жизненный опыт не подготовил меня к тому, что сейчас происходило. Я то и дело спрашивал себя, не безумец ли он, а потом сомневался в здоровье собственного рассудка.

Сбитым с толку юношей легче манипулировать.

Утром Девара предложил мне мяса, не дожидаясь, пока я его попрошу, и показал, как он использует водяные растения в качестве фильтра, когда набирает воду в свои продолговатые бурдюки. Думаю, они были сделаны из кишок каких-то животных. А еще он поймал несколько красных лягушек, ловко избежав прикосновения к ним голыми руками, и положил их на большой плоский камень довольно далеко от пруда. Они почти сразу изжарились и усохли на солнце. Тогда Девара сделал сверток из плоских жестких листьев сворта, единственных кустов, что здесь росли, и аккуратно засунул их в один из карманов своего свободного одеяния.

Вскоре я начал понимать, что, хотя мы покинули его лагерь с пустыми руками, на самом деле Девара прекрасно подготовился к нашему путешествию и у него было все необходимое, чтобы выжить. Но, обращаясь к нему с просьбами, я буду вынужден признать, что завишу от него.

Он вел себя со мной так добродушно и жизнерадостно, что мне было неловко за свою сдержанность, однако я никак не мог заставить себя ему поверить. Совершенно неожиданно для меня Девара превратился в настоящего наставника, словно наконец решил, что станет учить меня тому, о чем просил его мой отец. Когда мы сели на талди в то первое утро у пруда, я решил, что мы поедем к его шатру, который остался стоять неподалеку от моего дома. Девара, как всегда, указывал дорогу, а я следовал за ним. В полдень мы остановились, и мой учитель, протянув мне маленькую рогатку, показал, как ею пользуются кидона, а потом велел потренироваться. Затем мы оставили наших талди и отправились в заросли кустов на краю оврага. Он сбил первую же увиденную нами куропатку, и я поспешил свернуть ей шею, пока она не оправилась. Второй птице он сломал крыло, и мне пришлось за ней погоняться, пока я ее не поймал. Я сумел сбить свою единственную куропатку только ближе к вечеру, да и то швырнув в нее довольно большой камень.