Тьма надвигается - Гарри Тертлдав Страница 22

Никогда прежде Бембо не видывал в небе над Трикарико столько звезд. Но, проходя темными улицами родного города, жандарм вглядывался в вышину не ради пересыпанных сапфирами и лалами бриллиантов на черном бархате небосвода – цепкий взор его опасливо выискивал на фоне звездных сокровищ быстрокрылые тени елгаванских драконов.

Трикарико лежал близ подножия хребта Брадано, по высочайшим пикам которого проходила граница между Альгарве и Елгавой. Порой Бембо мог разглядеть краткие вспышки света – точно падучие звезды – в непроглядной тени гор на восточном горизонте: там палили друг в друга солдаты короля и елгаванцы. До сих пор противнику не удалось прорваться через горы и выйти на равнины северной Альгарве. Жандарм был этому только рад: он про себя ожидал худшего.

А еще он ожидал, что елгаванцы пошлют на Трикарико больше драконов. В Шестилетнюю войну он был еще мальчишкой, но прекрасно помнил, какой ужас рождали падающие ядра. Тогда их было меньше, но и этого хватало. А в прошедшие годы елгаванские дракошни вовсе не пустовали.

Мимо прогудел вдоль становой жилы караван, покачиваясь в нескольких ладонях над землей. Фонари на переднем вагоне были замотаны темным полотном, так что на дорогу падал лишь узкий лучик света: если повезет, достаточно тонкий, чтобы ускользнуть от внимания вражеских драколетчиков.

Завидев жандарма, рулевой снял шляпу с пером, и Бембо поклонился в ответ. Возвращая шляпу на место, жандарм улыбнулся про себя. Даже война не заставила альгарвейцев отбросить привычную церемонную вежливость.

Но стоило ему завернуть за угол, как улыбка исчезла с лица. Ставни на винной лавке были закрыты не так плотно, как следовало, и сквозь щели лился на мостовую свет ламп. Сорвав с пояса дубинку, Бембо заколотил в дверь. «Затемнение!» – гаркнул он. Из дома послышался изумленный возглас, и миг спустя скрипнули ставни. Предательский огонек погас. Бембо довольно кивнул и двинулся дальше.

Белый мрамор каунианской колонны мерцал впереди даже при свете звезд. В давние времена Трикарико, как и большая часть северной Альгарве, принадлежал Каунианской империи. Памятники сохранились. А еще – редкие золотистые кудри среди медно-, песочно – и морковно-рыжего большинства. Жандарм не прочь был бы переправить и кауниан, и их памятники по другую сторону гор Брадано. Елгаванцы – тоже каунианское племя – полагали, будто следы прошлого дают им право на былые владения светловолосого народа.

О колонну опиралась женщина. Юбочка ее едва прикрывала ягодицы. Ноги были бледнее мрамора.

– Привет, красавчик, – окликнула она жандарма. – Не хочешь повеселиться?

– Привет, Фьяметта. – Бембо приподнял шляпу. – Иди лучше займись своим ремеслом в другом месте, а то придется тебя заметить.

Фьяметта грязно выругалась.

– В такой темноте дела не идут, – пожаловалась она. – Меня просто не видно…

– Ну, не сказать, – заметил жандарм.

В легкомысленные довоенные деньки он пару раз позволил ей откупиться своим товаром.

Она презрительно фыркнула.

– Да, и первый, кто обратил на меня внимание за весь вечер, – жандарм! Даже если ты и захочешь побаловаться, то все равно не заплатишь.

– Деньгами – нет, – признал Бембо, – но ты же пока занята своим ремеслом, а не шьешь рубашки в исправительном доме.

– Там платят лучше – и публика интересней! – Фьяметта чмокнула жандарма в кончик длинного острого носа и двинулась прочь, покачивая всем, чем могла, – а ей было чем покачать. – Видишь? – бросила она через плечо. – Уже ухожу!

«Ухожу», скорей всего, значило, что проститутка обогнет колонну кругом, но Бембо не стал проверять. В конце концов, его указание она выполнила. Надо будет как-нибудь воспользоваться ее услугами.

Жандарм свернул в проулок, где лавок и контор не было – только особняки и доходные дома. В каждом квартале ему приходилось раз-другой постучать в окно или дверь, чтобы хозяева погасили фонари или получше закрыли окна. Все в Трикарико, конечно, слышали о новых указах, но истый альгарвеец с колыбели привыкает думать, что именно к нему правила не относятся. Когда толстяку Бембо пришлось подниматься на четвертый этаж доходного дома, чтобы заставить очередного олуха задернуть шторы, жандарм был готов на убийство.

Стоило жандарму появиться на пороге, как чья-то тень с поразительной быстротой скрылась в ночном сумраке. Бембо собрался было ринуться за домушником, или кто там еще шляется по ночам, но тут же оставил эту мысль. Все равно не догнать – брюхо мешает.

Из очередного окна струился свет – между неплотно задернутыми портьерами оставалась щель в добрую ладонь шириной. Бембо поднял было дубинку и замер, будто обратившись в камень. В комнате переодевалась на ночь в свободную юбочку и сорочку миловидная девица.

В столь двусмысленном положении Бембо еще не доводилось оказываться. Как мужчина, он желал только смотреть и смотреть: чем внимательней он вглядывался, тем соблазнительней казалась девица. Как жандарм, он должен был исполнять свой долг. Он дождался, когда девушка накинет ночную сорочку, прежде чем постучать дубинкой по стене и гаркнуть: «Затемнение!» Девица с визгом подскочила. Лампа потухла. Бембо двинулся дальше. Долг был исполнен – и не без удовольствия.

Стражу порядка пришлось еще несколько раз применить дубинку – хотя и не столь забавным образом, – прежде чем он вышел на бульвар герцогини Маталиста. Здесь располагались дорогие лавки, конторы законников и ресторации из тех, куда наведывались дворяне и богатые мещане. В таких местах, если Бембо и замечал льющийся из окон свет, приходилось высказывать предупреждения повежливее. Если на жандарма подаст жалобу какой-нибудь барон или ресторатор с связями, можно до скончания дней ночами обходить самые скверные кварталы в городе.

Бембо только что попросил – попросил! что за унижение для гордого жандарма! – ювелира поплотней задернуть шторы, когда внимание его привлек звук рассекаемого воздуха. Среди звезд мчались крылатые тени. Не успел Бембо набрать воздуха в грудь, как в паре сотен шагов за его спиной разорвалось ядро.

Снаряды падали по всему Трикарико. Вспышки света заставляли метаться обезумевшие тени, нарубая всякое движение на тонкие ломтики. Оглушительно гремели взрывающиеся скорлупы. Волна сырой чародейной силы сбила жандарма с ног, и он рассадил голые колени о булыжник.