Последний рассвет - Виктор Власов Страница 22

— Всегда ли саке расслабляет его? — подумала Суа. — Он достаточно выпил, но вёл себя безупречно. Во дворце, среди притворщиков, ленивцев и чревоугодников, становилось тоскливо, только несколько приближённых брата заслуживали уважения.

Старик неожиданно замолк и громко засопел.

— Так… — вдруг серьёзно сказал мастер, повернувшись. — Спать!

Ученики перестали возиться, затихли. Суа вспоминала, лёжа на толстом мате без сна, как однажды после обильного ужина приближённые сёгуна разошлись по домам, а сам Хадзиме, отослав евнуха и наложниц, взял лампу и пришёл в комнату сестры. Суа готовилась ко сну, сидя перед круглым серебряным зеркалом. Удаляя косметику с лица влажным платком, сделала вид, что не заметила брата. Отложив платок на низкую тумбочку, разглядывала в зеркало лицо.

— Здравствуй, Суа. — Хадзиме наклонился над ней. Она отвернулась, скривив губы — от брата пахло саке и луком. Он положил руку на её открытое белое плечо, поцеловал в шею, встал на колени и обнял за талию. — Я удручён.

— Ты всегда не в духе, когда заходишь ко мне! — не стерпев, ответила она свистящим шёпотом, следила за его раскрасневшейся щекой. — Долго мне терпеть такого брата?.. Долго мне притворяться сестрой не твоей, а полоумного Тоды?

— Не груби Белому Тигру! — Хадзиме схватил её за левое запястье, потянул на себя, заключая в объятия. Сопротивляясь, Суа оттолкнула его, прошипев змеёй:

— Братец, ты дождёшься!.. Больше не вынесу домогательств, я — не одна из твоих шлюшек, ты не вправе владеть мной, опротивел! Однажды я тебя убью, клянусь!

— Конечно, — усмехнулся он, поднявшись. — Твои многолетние тренировки… Будь ты сильнее хоть самого Кендзо и любого из его бандюг, но ты — женщина! Мои наложницы бесплодны, или хуже — рожают девок. Близится круглая дата со дня разгрома Белым Тигром эмиси Хоккайдо, а также — Праздник Весеннего равноденствия Сюмбун-но хи, и по традиции каждый высокорождённый даймё являет солнцу и народу наследника. У меня — никого, я в глубоком отчаянии!

— Не они приносят испорченные плоды, а ты!.. Или забыл о выкидыше… от тебя, братец? — Суа проговорила с невыносимой горечью.

Плотно сжав губы, он удержался от грубого ответа. Суа встала, глядя на него остановившимся взглядом.

— Ты снова захотел меня, слизень несчастный? — нутро заныло в ожидании неминуемой ссоры, которая случалась регулярно на протяжении многих недель. — Мне безобразно чувство, когда касаешься и мнёшь моё тело. Ты не Сусаноо, я — не Аматерасу! Ты, шутя, перекусишь моё ожерелье, но мне — ни за что не перекусить твоего меча! Детей у нас не будет!!!

Оранжево-жёлтый свет догоравших свечей играл на её крепких круглых плечах, придавая матовой коже розовый оттенок.

— Пожалуйста, Суа, любимая, только ты в силах спасти род Белого Тигра, — Хадзиме пал ниц перед ней, и, подняв голову, умоляюще попросил: — Мне нужен здоровый наследник. Ты — моя надежда!

— Смотреть на тебя невыносимо, — покачала она головой, нахмурившись. — Поделись одной из своих наложниц с вассалами, чиновниками или генералами. Да, твой любимчик, Мицухидэ, что постоянно тебя спасает, играючи решит и такую твою проблему… Поражаюсь, как ты не привёл его сегодня… ко мне!

— Ты — дерзкая нахалка! — выпалил Хадзиме, и, задрожав от злости, бросился на сестру с кулаками. Она ловко поймала руку и крутанула в запястье — ошеломлённый сёгун свалил перегородку, прорвав шёлковую обивку. Некоторое время он лежал, непонимающе глядя в потолок. Затем встал, мазнул сердитым взглядом прибежавших ёдзимбо, и покинул комнату, дрожа от гнева…

Впервые за долгое время Суа приснился цветной сон, в котором она лежала на поляне, залитой солнцем, среди лилий, белых и красных роз. От аромата приятно кружилась голова, сквозь красочную пелену нереальности она чувствовала тепло, подобное тому, которое испытываешь, находясь с дорогими людьми. Рядом сидела мама, одетая как крестьянки, а папа и Шуинсай вместе носили охапки душистого сена, заготовленные на зиму для коровы. Суа знала, что её собираются отдать в храм, чтобы она стала мико и не пачкала руки крестьянским трудом… Но вдруг рядом появился брат Хадзиме и сказал, что договорился с богатым господином, который согласен взять её, Суа, себе на содержание — в качестве майко, в обмен на её девственность.

Суа проснулась от громких криков испуга: девушки визжали, сбившись в кучу, прикрывшись шкурами. Парни сонно переглядывались. Утренние бледно-синие лучи солнца, струившиеся в окна, выхватили белую толстую крысу с длинным розовым хвостом. От пронзительного девичьего визга крыса заметалась из угла в угол, и, наконец, спряталась под печь. В хижину вбежал мастер Шуинсай, следом — старик Бенйиро. Первый недоумевал, второй тонко расхохотался.

В это утро они так и не смогли отправиться на Исикари. В Дунгбен принесли известие — на деревушку Хайкан, что располагалась далеко внизу ущелья, западнее храма, напали горные бандиты: загнали в глубокую яму мужчин, забрали запасы риса, увели несколько голов скота, надругались над женщинами и детьми. Обещали вернуться, когда крестьяне соберут выкуп, и жители Хайкан понимали, что им несдобровать. Видя, как тренируются ученики братьев Зотайдо, посланники деревенского старосты решили обратиться за помощью к ним.

— Уходи, пока цела! — раздражённо вскричал Лао, подбежав к Суа, заглянул в лицо, едва не поцарапав седой щёткой усов. Перед глазами принцессы багровела неприятно вытянувшаяся помятая волчья физиономия мастера. Суа сохраняла спокойствие, стиснув зубы. От Лао разило саке и здешним деликатесом — маринованными ламинариями. Старший Зотайдо ярился — размахивал руками, толкался, гримасничал, но ученики привыкли к такой манере и не реагировали, они знали, что мастер столь необычным способом испытывал их на прочность. Шуинсай, наконец, остановил расходившегося брата.

— Никто не покинет отряд, слышишь, перестань! У каждого воина своё предопределение… — последние слова прозвучали глухо, и некоторые поняли, что подразумевал младший Зотайдо.

Мастер своего дела, помешанный на совершенствовании живых боевых машин, Лао проводил в тренировках дни напролёт. Учеников он считал статистическими единицами, «средством для достижения цели в руках умельца», и не более. В отличие от Шуинсая, Лао не дорожил никем из учеников, самоотречение считал «основой-наконечником воинского совершенства», не чувствовал вины за смерть, разговаривал только по мере необходимости, не вдаваясь в подробности, не приветствовал индивидуальный подход. Не испытывал Лао к ученикам ни дружбы, ни симпатии. Ничто не могло разжалобить старшего Зотайдо, казалось, по его венам бежала ледяная вода, а сердце — осколок гранита. Он мог дюжинами посылать на смерть, затем тренировать новобранцев и отправлять снова. Подчинялись ему беспрекословно, знали, что ослушание наказывалось.

— Вы погибнете, недоучки, — проговорил Лао жёстко, бросив в стоящих кучно учеников горсть камней. — Я уже вижу вас, мертвецов, в земле!.. Пшли вон!