Череп епископа - Александр Прозоров Страница 22

— Мне продолжать пытку, господин епископ? — поинтересовался Эрни.

— Принеси мне кубок из верхнего зала.

Палач кивнул, и торопливо ушел. Дерптский епископ вышел из-за стола, выбрал на верстаке один из ножей, направился к ученому дворянину. Тот задергался, неразборчиво мыча.

— Ну что вы, мой дорогой барон, — удивился хозяин замка. — Неужели вы никогда не видели пыточных ножей? Вон тот, самый большой, предназначен для перерубания костей, а вон тот, тройной, для выщелучивания суставов, широкий для перепиливания костей, конусный для снятия кожи, овальный для насаживания на пику частей тела при четвертовании, а этот, у меня в руках, для подрезания мяса… Ну так как, вы готовы объяснить, каким образом я могу найти на небе планету Мардук? Все еще нет? Тогда должен вас огорчить: с этими ножами вам познакомиться не удастся. После их использования люди слишком быстро умирают, а вам предстоит еще очень, очень долгая жизнь. Кстати, вы знаете, что такое «миндальное молоко»?

С этими словами господин епископ принял из рук подошедшего Эрни кубок, прижал его к шее француза и ловким движением проколол пленнику вену. Заструилась кровь. Когда кубок оказался почти полон, хозяин замка кивнул палачу:

— Прижги рану.

Раскаленный прут коснулся кожи, останавливая кровотечение, а епископ, поднеся кубок к носу и с наслаждением вдохнув его аромат, извинился:

— Простите, мой дорогой барон, но кормить вас здесь будут только миндалем и гусиной печенью. Эти продукты для меня очень полезны. Эрни, когда закончишь дробить палец, спроси, готов ли господин барон указать, каким образом можно вычислить местонахождение известной ему планеты. Если он откажется, можешь сразу приступать к следующему пальцу.

С этими словами властитель западного берега Чудского озера вернулся за стол и, неторопливо прихлебывая из кубка, погрузился в чтение. Когда спустя час ученого дворянина опять освободили от кляпа, он взмолился:

— Не надо! Не нужно больше, я расскажу все! Не нужно пыток…

— Что ж, я рад, если к вам вернулось благоразумие, — епископ прижал пальцем место, на котором остановил чтение и поднял глаза на сдавшегося пленника. — Я слушаю вас, барон.

— Я не умею добывать золото, господин епископ. Это всего лишь обман. Способ выманивания денег из простаков. Я заранее обмакнул золотой слиток в свинец. Когда слиток начали нагревать, свинец стек, а золото осталось.

— Вы лжете, мой дорогой барон. В свинцовой дроби, которую один из торговцев принес с собой, золота быть никак не могло.

— Оно было в палочке, которой я размешивал расплав. Оно расплавилось и вытекло.

— Я бы поверил вам, барон, но вы сами продали это золото на треть дешевле его стоимости. Будь оно настоящим, вы давно разорились бы на этом обмане.

— Но я продавал тертую соль! Я выдавал ее за философский камень! Это окупало все.

— Не всякий решится самостоятельно заниматься алхимией, — недоверчиво покачал головой епископ. — Зато каждый купит золото на треть дешевле его стоимости. Я думаю, господин барон, вы пытаетесь выдать себя за обманщика, чтобы сохранить тайну алхимической трансмутации. Но вам придется расстаться с ней, как бы вы не упрямились. Эрни, продолжай.

— Нет, не на…

В пыточной камере снова воцарилась относительная тишина. Палач, негромко напевая себе под нос, закручивал барашки тисков, барон Анри дю Тозон хрипел в своем кресле, а увлекшийся текстом епископ, забыв про кубок, то дочитывал страницу до конца, то возвращался назад и, шевеля губами, перечитывал отдельные фрагменты. Наконец он поднялся со своего места и направился к креслу:

— Как твои дела, Эрни?

— Заканчиваю со средним пальцем, господин епископ.

— На сегодня хватит. Господину барону следует отдохнуть.

Палач тут же послушно ослабил тиски, освободил руку пленника, повисшую, словно плеть, вытянул кляп.

— Я ничего не знаю, — жалобно прошептал алхимик. — Клянусь вам, ничего.

— Мы обсудим этот вопрос в другой раз, дорогой барон. Постарайтесь встать, я отведу вас на отдых.

Вдвоем мужчины подняли французского дворянина с кресла, помогли ему сделать пару несколько шагов до ощетинившейся длинными кинжалами деревянной девы. Еще не понимающего, что его ждет, человека вдавили в углубление, после чего с силой захлопнули крышку. Дю Тозон жалобно вскрикнул, широко открыл рот, хватая им теплый влажный воздух. В крышке оставалась прорезь для лица запертого человека, сквозь которую тот мог видеть происходящее вокруг.

— Вы удивлены, что по-прежнему живы, барон? — поинтересовался епископ. — Напрасно. Эту «деву» изготавливали лучшие медики Нюрнберга, и ни один из кинжалов не повредит внутренних органов, и не перережет ни одной артерии. Она вам совершенно не повредит, зато избавит от глупого желания совершить побег или наложить на себя руки. К тому же ваши ноги все еще целы, и нагрузка на ножи совсем не велика. А теперь прошу меня извинить, я вынужден вас покинуть. Дела.

Хотя на улице уже смеркалось, из ворот замка вырвалась кавалькада всадников, вскачь помчавшихся по утоптанной дороге, разбрасывая из-под копыт густую липкую грязь. Спустя два часа они остановились возле небольшого деревянного костела деревеньки Воркула, епископ спустился с коня, вошел внутрь и, не обращая внимания на суетящегося рядом местного пожилого священника, принялся листать церковную книгу. Наконец он нашел то, что хотел и, ткнув пальцем в запись, спросил:

— Где живет семья Улесков?

— На хуторе Хамасти, господин епископ, — заискивающе заглянул сбоку священник.

— Все они истинной веры?

— Да, госпо…

Но дерптский епископ уже вышел, круто развернувшись, из храма, легко поднялся в седло и дал шпоры коню. Еще почти четверть часа бешенной скачки, и монашеский отряд из семи воинов промчался вдоль плетня сиротливо стоящего среди широких лугов хутора. Двое всадников спешились, без лишних церемоний сняв заменяющие ворота жерди, и епископ смог подъехать к самым дверям. Здесь он сошел на землю, шагнул, пригнувшись, в низкую дверь, отодвинул сильной рукой перепуганных хозяев, склонился над покачивающейся на спущенных с потолочной балки веревках колыбелькой.

— Девочка? — на всякий случай уточнил он.

— Д-да, — подтвердил хозяин дома, еще не чуя ничего худого.

— Хорошо, — епископ осторожно извлек дитя из колыбельки, прижал к груди, прикрыв полой плаща, и вышел прочь.

Встревожено заржала лошадь, застучали, удаляясь, копыта, и только после этого в опустевшем доме серва раздался истошный женский вой.

Спустя еще два часа, уже почти в полной темноте, всадники въехали обратно в ворота епископского замка.

Вскоре темноту выложенного черепами подземелья разорвал мечущийся свет факела. Хозяин замка небрежно сунул свой светильник под кучу заранее сложенных в очаге дров, затем отошел к верстаку и положил хнычущего ребенка поверх пыточных ножей.