Джунгар. Обитель духа - Ольга Погодина Страница 22

– И твоему хозяину того же, – парировала Янира. – А еще побольше вшей в голову, – может, тогда он обозлится настолько, чтобы отрезать тебе язык?

– Не тебе молоть языком попусту, женщина, – нарочито презрительным тоном бросил Баргузен. Илуге с удивлением увидел, что тот разозлен куда больше, чем только что, когда Илуге сшиб его на землю. – Известно же, что баб думать никто не научил. Потому и мелют что ни попадя.

– От кого я это слышу? – с преувеличенным изумлением спросила Янира. – От того, кого никогда не назовут воином и мужчиной?

Слова болью отдались в сердце Илуге, и откуда-то изнутри опять застучал далекий колокол.

Баргузен побледнел от злости и собрался что-то сказать, но Илуге тяжело опустил Янире на плечо свою руку, в очередной раз почувствовав себя неуклюжим.

– Если ты хотела кого-то оскорбить, тебе это удалось, – спокойно сказал он.

– Ой, Илуге, я не хотела! – моментально вскинулась Янира. Ее кожа была такой же белой и так же легко краснела, как и у него. На этом, пожалуй, их сходство и заканчивалось. Янира посмотрела на него своими густо-синими, как горечавка, глазами, и внутри вдруг что-то заныло. – Прости меня, Илуге…

– Как насчет попросить прощения и у меня? – вкрадчиво вмешался Баргузен.

– Обойдешься, – отрезала Янира, распрямляя плечи. Несмотря на надетый на ней толстый халат, делавший многих женщин похожих на какой-то прямоугольный короб, и овчинную безрукавку мехом наружу, она двигалась легко и стремительно – настоящая соколица. Рыжие волосы забраны под уродливую войлочную шапку, на лице грязные разводы, но спрятать светлую кожу, стремительный разлет каштановых бровей, яркие глаза невозможно. Илуге почувствовал, как мышцы его живота сжались в неприятном предчувствии. Сколько пройдет времени, прежде чем Хораг увидит очевидное: девчонка выросла и превратилась в женщину? Совсем немного.

– Что ты здесь делаешь? – схватив сестру за руку, он потащил ее к шатру борган-гэгэ.

– Что с тобой, Илуге? – Янира вырвала у него руку и остановилась. – Ты все еще злишься? Я же извинилась! Борган-гэгэ послала Муйлу за водой, а я вызвалась вместо нее – хотела пройтись, да и с тобой повидаться. Я не ожидала такого. – Она пожала плечами.

– Вот пусть Муйла и ходит! – сквозь зубы процедил Илуге. – А тебя я чтоб среди бела дня в становище не видел! Нашла время задом вилять!

– Ты сегодня грубый, – надула губы Янира.

– Еще недостаточно, – проворчал Илуге. – Что, скажи, я буду делать, если завтра же Хораг продаст тебя какому-нибудь воняющему салом ублюдку? Постельной служанкой? А?

Янира выдохнула с облегчением.

– Ну я же осторожна! – гордо вскинулась она. – Погляди, как вырядилась! Меня в этом наряде можно перепутать с толстой Тутхын!

Илуге только мрачно сверкнул глазами. Дура девка – она дура и есть.

– Продолжай в том же духе, – странно хриплым голосом сказал Баргузен.

– Тебе-то что? – огрызнулась Янира. – Ты бы еще радовался, если бы меня продали хоть куаньлинам!

– Напрасно ты так думаешь, – тем же странным голосом сказал Баргузен. – Наоборот, я был бы… очень опечален.

– Ну, хватит ссориться, – оборвал обоих Илуге. – Одна беда с вами. Стоит встретиться – и сцепляетесь, как два кота по весне. Янира, ты поняла меня? Сиди в юрте и не высовывайся, пока я… пока мы что-нибудь не придумаем. А ты, Баргузен, мог бы вообще придержать свой язык, а то еще беду накличешь.

– Уже молчу! – покладисто пообещал Баргузен. – И даже берусь проводить твою сестру. В знак примирения.

– Проводи меня ты, – взмолилась девушка.

– Не сегодня, – мягко ответил Илуге. – Лучше уж приду к юрте борган-гэгэ вечером, когда стемнеет.

– Я позабочусь обо всем, – пообещала Янира, одаряя брата лучезарной улыбкой. Впрочем, все ее благодушие к Баргузену не относилось. С ним она продолжала себя вести как великая госпожа – это чувствовалось даже по их удалявшимся спинам. Илуге хмыкнул. Пожалуй, Янира не даст себя в обиду этому новоявленному женолюбу.

– Илуге, тебя хозяин зовет, – к нему подлетел запыхавшийся парень – новый служка Хорага. Илуге никак не мог запомнить его имя.

– Хорошо, – неторопливо ответил он, внутренне сожалея: он было надеялся, что Хораг вовсе о нем сегодня забудет. В конце концов Илуге редко попадался на глаза хозяину, да и рабов у того было больше сотни. Не тут-то было!

Мысленно вздохнув и покосившись на солнце, которое уже перевалило зенит, Илуге поплелся следом за парнем. Юрту Хорага было издали видать – она возвышалась своим узорчатым куполом над серыми войлочными шатрами его слуг и прочей челяди, вращавшейся вокруг крупнейшего в племени скотовладельца. Илуге редко бывал в ней. Последние годы, возвращаясь с пастбищ, он все равно жил с пастухами: ведь и зимой у пастуха невпроворот грязной и тяжелой работы. Место Илуге, отведенное ему старшим надсмотрщиком, вечно пустовало. Впрочем, все всегда знали, где его искать: стада постоянно требуют присмотра, если хочешь, чтобы они множились и приносили богатство. Илуге и сам держался работы со скотиной – от нее по крайней мере не ожидаешь удара в спину. Вообще, людей он скорее не любил. Возможно, потому, что раба за человека не считают. А ведь он не родился рабом. Когда-то у него было племя. Была мать – высокая женщина с белыми волосами, в белых одеждах. Он помнил, как она умерла. Как из ее живота вдруг тошнотворно и страшно вылез наконечник стрелы, как изо рта вытекла темная густая струйка крови и подломились колени. Больше он почти ничего не помнил о своем детстве. Но когда-нибудь он отомстит ичелугам за нее. Когда-нибудь. Когда станет свободным. Иначе вообще зачем тогда жить?

Конечно, среди рабов в ходу были истории о том, как такой-то и такой-то спас хозяина (хозяйскую любимую лошадь/жену/дочь) и в награду ему сбили рабский ошейник. Но на пытливые вопросы Илуге, а что же случилось дальше, рассказчики, как правило, пожимали плечами: «Да так он и жил дальше, как жил. Только теперь он был свободным». И это лишало все их рассказы достоверности.

Дверь была такой высокой, что Илуге, по привычке нагнувшись, понял, что сделал это зря. Пол юрты был сплошь застлан коврами. Поверх шерстяных войлоков с нашитыми на них узорами из цветной ткани – техника, принятая у степняков, – лежали и густо затканные причудливыми завитками ковры с юга. Здесь, в степях, это было знаком великого богатства. Наверху гибкие ребра из светлой и гибкой, еще не успевшей потемнеть осины соединялись у дымового отверстия, сквозь которое виднелся кусочек неба. Юрта была разделена в соответствии с традицией: на восход солнца – вход, на закат – лавка с онгонами, место семейного сбора и поклонения предкам. Справа – половина хозяина, его спальное место и место для приема гостей, слева – половина хозяйки, сундуки с одеждой и закуток для приготовления еды. Сейчас Илуге, отодвигая войлочные пологи, прошел на половину хозяина. Хораг сидел, подвернув по обычаю ноги, на расшитом золотыми тиграми куаньлинском шелковом покрывале. Перед ним стоял низкий резной столик из какого-то невиданного ранее Илуге темного гладкого дерева. Зеленоватая жидкость в чашке, стоявшей перед хозяином, пахла нежно и терпко. Также по традиции, часть юрты была отгорожена для Хурде – старшего сына. Сейчас пологи были откинуты вверх, на держащие их балки. Хурде, облаченный в сидевшую на нем тесновато традиционную одежду – меховую безрукавку, кожаные штаны и островерхую шапку с длинными ушами из волчьих хвостов, – выбирал себе оружие. Даже с порога было заметно, что делает он это без того особенного благоговения, с каким к оружию обычно относятся воины. Эсыг, например.