Последний довод побежденных - Сергей Лапшин Страница 22

Все было необычным. В сравнении с дубравами, тяжелым и сырым воздухом побережья эта земля привольных степей с редкими деревьями казалась раем. И все же с пляжей, с золотистого песка, с виноградников, тянуло Олафа к тому, что останется родным всегда, во веки веков. Хотелось того, к чему привык сызмальства, и здесь, в окрестностях местечка с непривычным и странным названием — Сосняки, лейтенант нашел то, что искал. Та же успокоенность, прореженные дубравами поля и взгорья, неторопливое течение времени. Пожалуй, здесь, как и в Мекленбурге, можно было встретить конец света. [23]

Возможно, Ланге несколько преувеличивал, но юности свойственен идеализм. И в силу того лейтенант искренне проникся симпатией к Соснякам. В оборудование позиций, которые должны были занять пехотные части, Олаф вкладывал всю душу, превращая фортификацию в искусство. Ланге считал, что обороняет свою землю, и, безусловно, со своей точки зрения, он был прав. Ведь каждый солдат Рейха после победы в войне с Советами должен был получить свой надел земли. Олаф предпочел бы как раз Сосняки.

Впрочем, до того следовало защитить эту землю, не допустить коммунистические орды до Днепра. На востоке, как раз там, куда лицом стоял Ланге, километрах в пятидесяти-шестидесяти, застыла в ожидании военная машина Сталина. Остановленная сопротивлением доблестных частей Вермахта, она все еще была сильна, раз укрепленные позиции строятся в тылу. Значит, не совсем еще выдохлись азиаты, и танки, тысячами сожженные в ходе операции «Цитадель», уничтожены не все.

Подобные мысли всегда навевали тоску на Ланге. Естественно, он привык верить как фюреру, так и доктору Геббельсу. Тем более те же взгляды на ход войны озвучивал и майор Вайзен. Однако при этом существовали некие объективные факторы, не принимать во внимание которые было невозможно. Лейтенант занимался фортификацией, не имея до сих пор в наличии ни одного бетонного колпака. Ни одного противотанкового ежа. Ни одной мины. Все, чем ограничивалась подготовка, так это изготовление противотанкового рва да рытье траншей и блиндажей силами мобилизованного населения. От этого до полноценного возведения укреплений было примерно столько же, как от Мелитополя до Луны.

«Восточный вал», [24]страшный, монументальный в названии, состоял из тысяч укреплений. Одним из звеньев этой несокрушимой цепи должен был стать и их укрепрайон. Для исполнения этой цели деревня, удачно расположенная на пологой возвышенности, практически вся была изрыта траншеями и ходами. Соединялись рвами дома, укреплялись, обкладывались бревнами фундаменты хат, готовились огневые точки, позиции под орудия. Возможно, это и не было вершиной военной мысли, но сделано, на взгляд Ланге, все было достаточно добротно. Отступающая шестая армия, не совсем оправдавшая свое громкое название армии «мстителей», [25]могла зацепиться за позиции, остановить нашествие азиатов. Однако проблема была в том, что даже готовые доты были заполнены пулеметами едва на треть. Об орудиях можно было вообще не говорить: не имелось ни одной единицы ни противопехотных, ни противотанковых. По сути, укрепления налицо, но чем их оборонять, совершенно неизвестно. Меж тем место, выбранное для обороны, поражало своей перспективностью. Господствующая возвышенность, на многие километры кругом. Впереди и с флангов лишенная любой растительности степь с редкими клиньями дубрав и заросшими кустарниками глубокими балками. Позади, с тыла, болотистый спуск к Молочной и ее ленивая, зеленая гладь.

Звук, отвлекший Ланге от мрачных мыслей, был чем-то знакомым и одновременно тем, что не увязывалось с настоящей реальностью, тем, чего быть здесь и сейчас не могло. Лейтенант повел плечами, обернулся, осматриваясь по сторонам. Три десятка мобилизованных рабочих из окрестных сел, заступами углубляли сходящиеся края траншей. Отделение Шульца, расположившееся поодаль, с готовыми к любой неожиданности бойцами. Винтовки с примкнутыми штыками, распределены зоны ответственности. Дальше, уже ближе к деревне, где планируется вторая линия, еще десяток русских, и также со своими надзирателями. Что же касается остальных бойцов роты, то все заняты своим делом. Под руководством Ланге очищают от растительности пологую долину, по которой предположительно будет наступать противник, размечают систему минирования. Оставшиеся в деревне разгружают подошедшие подводы с досками и бревнами, которые впоследствии пойдут в дело.

Саперы переговариваются негромко, вырубая небольшую рощицу. Стук топоров, гулкие удары заступов в сухую землю. И вместе с тем нечто, кажущееся странным и неуместным. Тягучий, ритмичный гул моторов.

Один из саперов, с погонами ефрейтора, опустив топор, поднял голову и застыл, прислушиваясь.

— Самолеты, — озвучил он свою мысль, и обернулся к лейтенанту.

Ланге, получив подтверждение собственным мыслям, громко скомандовал:

— Укрыться всем!

Солдаты, прекрасно его расслышав, подхватив винтовки, накидывая ремни на плечи, и неторопливой трусцой устремились в сторону леса. Метров сто, не меньше. Запросто вот так гоняться туда-сюда было бы обидно, но порядок есть порядок. Любое подозрение на «воздух» должно быть обеспечено укрытием. Хотя в то, что самолеты будут советские, не верилось. Да и неизвестно, будут ли они вообще. Звуки моторов слышны, а вот силуэтов не видно в небе, как ни вглядывайся. Хотя, конечно, облачность…

Но и советские пилоты никому, кроме своего командования, ничем не были обязаны. Пара «ЛаГГов», [26]вынырнув из облаков, пронеслась вплотную над деревней. Вот только что были они, промчались, закладывая уши, и тут же исчезли, оставляя после себя стынущий холодок в сердце и слабую надежду, что «пронесло». А вот тела меж тем без участия мозга, без осмысления, на одних лишь инстинктах, пытались спастись. Рабочие повалились в те же траншеи, что копали, саперы не преминули последовать их примеру. Ланге, застывший на месте, крутящий головой в поисках мелькнувших самолетов, получил чувствительный тычок в спину от одного из бойцов: