Таня Гроттер и Исчезающий Этаж - Дмитрий Емец Страница 22

Она выскочила в коридор. Пипа, уже совсемготовая, давила перед зеркалом прыщи. Дядя Герман, музыкально булькая, полоскалв ванной горло. Тетя Нинель, собиравшаяся провожать их в школу, шумно допивалана кухне чай. Схватив куртку и ботинки, Таня метнулась назад в комнату. Здесьона в одну минуту оделась и выдвинула из-под дивана футляр с контрабасом ичемодан с призраками.

Ничего не забыла? Ах да!

Она торопливо кинулась в спальню и сдернула сокна шторы. Сворачивать их времени уже не было, и девочка попросту набросила ихсверху контрабаса.

Вспрыгнув на подоконник, Таня потянулашпингалет, щелкнувший как затвор винтовки, и рванула на себя тяжеленную раму. Вкомнату, опрокидывая цветочные горшки и раскачивая висящие на стенах гавайскиециновочки тети Нинели, ворвался свежий морозный ветер.

Таня уже сидела на контрабасе, когда дверьраспахнулась. Пипа просунула из коридора голову и завизжала.

– Папуля, мамуля, она у окна! Улетает наЧерных Шторах! – истошно закричала Пипа, не замечая под шторамиконтрабаса.

В комнату вбежали дядя Герман и тетя Нинель.

– А ну стой, гадкая девчонка! Герман, онахочет выброситься из окна, чтобы у тебя были неприятности на службе! –закричала тетя Нинель.

Опрокидывая стулья, самый добрый депутатметнулся к Тане. Таня взмахнула рукой. Смычок послушно прыгнул ей в ладонь.

– Торопыгус угорелус!

Перстень выбросил зеленую искру, а уже вследующий миг контрабас рванулся вперед. Дядя Герман успел ухватиться рукой зараздувавшиеся Черные Шторы и стал тянуть Таню к себе.

– Скорее, Нинель, помоги мне! –кричал он.

Тетя Нинель бросилась на подмогу, но тутсвободный конец штор приподнялся и щелкнул самого доброго депутата по носу.

Дядя Герман пугливо ойкнул и отскочил, держасьза нос. Контрабас вырвался на улицу. Дурневы пораженно застыли у окна, провожаявзглядами крошечную точку.

– Вот она – черная неблагодарность! Я таки знала, что от этой девчонки не стоит ждать ничего хорошего! – с чувствомпроизнесла тетя Нинель.

– Я же говорила, что из-за нее мне клейсам на голову вылился, а вы не верили! – пискнула Пипа.

Дядя Герман тоже хотел произнести нечтофундаментальное, но все величественные мысли, подходящие к случаю, у негокак-то порастерялись. Дурнев вздохнул, захлопнул раму и совершенно будничнопроизнес:

– Ну и ладно… Нам же лучше! Нинеличка,поищи, пожалуйста, мой красивый синий шарфик. Я хочу быть нарядным. Мне сегоднявыступать в Большом театре перед балеринами.

* * *

Пригнувшись к контрабасу, Таня мчалась надгородом. Черные Шторы, по милости которых она едва не была схвачена дядейГерманом, теперь оказались даже полезны: они придерживали чемодан спривидениями и футляр от контрабаса. Иногда Таня доставала из кармана письмоМедузии, превратившееся в подробную карту. На этой карте Москва была размером сбольшое яблоко, а контрабас обозначался крошечной стрелкой.

Эта стрелка уверенно двигалась по карте в еенижний левый угол, где пурпурно мерцали скрещенные кости. Несложно былодогадаться, что этим знаком Медузия обозначила Гробыню. Похоже, у суровойпреподавательницы нежитеведения тоже было чувство юмора.

Дом номер пять на Сиреневой улице былнизенький, приземистый, но очень длинный. На крыше у него торчало множествотелевизионных антенн. Теперь между антеннами разгуливала Гробыня в оранжевойкуртке и трескала «примагниченный» из ближайшего магазина шоколад. Под ногами унее уже шуршало множество оберток.

Гробынин пылесос с вертикальным взлетом ирюкзак с вещами лежали здесь же, на крыше.

– Привет, несчастная сиротка! –крикнула она. – Чего так долго? Пешком по тучкам шла? Я окоченела.

– А ты бы попрыгала на месте. Очень полезно, –посоветовала Таня, подумав про себя, что Гробыня просто свинья неблагодарная.

– Уже прыгала, теперь вот шоколадтрескаю… – сообщила Гробыня. – Ну так как, берешь меня?

Таня вздохнула.

– Запрыгивай, что с тобой делать? Небросать же у лопухоидов, – сказала она.

Склепова попыталась забраться на контрабассзади, но оказалось, что она взяла с собой столько вещей, что вместе с рюкзакомникак не помещалась. К тому же Черные Шторы, не слишком любившие Гробыню, всевремя язвительно хрюкали и норовили сбросить ее. Даже заклинание «Дрыгус-брыгус»на них не действовало, потому что было слишком холодно, а искра, которуювыбрасывало кольцо, получалась недостаточно горячей.

– Плохо дело, – признала наконецГробыня. – Придется тебе тащить меня на буксире. Я сяду на свой пылесос, аконец трубы привяжем к твоему контрабасу.

– А так можно? – усомнилась Таня.

– Запросто, – заверила ееГробыня. – У меня же пылесос не поломан. У него только направляющийталисман все время развязывается. Взлетать он может, а вот в воздухе начинаетрыскать.

Если бы вскоре после этого случайный пешеходподнял голову и посмотрел на небо, он надолго лишился бы дара речи. НадЗвенигородом неторопливо летел контрабас, которым управляла небольшаятемноволосая девочка лет десяти, придерживающая локтем здоровенный чемодан. Законтрабасом на длинном шланге тащился пылесос, на котором восседала высокаядевица в оранжевой куртке с растрепанными фиолетовыми волосами.

Примерно раз в пять минут испорченный пылесоспринимался упрямиться и взбрыкивать, точно норовистый скакун. Тогда девица сфиолетовыми волосами вцеплялась в него обеими руками и начинала вопить: «Стой,Гроттерша! Стой! У меня талисман опять развязался!» или «Ты куда летишь? Тытуда лети!».

– У меня карта в другую сторонупоказывает! – возражала Таня.

– Плевать на карту! А я тебе говорю, чтов эту! – заявляла Гробыня.

Нечего и объяснять, что полет до Тибидохса недоставил Тане никакого удовольствия. Вместо обычных нескольких часов онитащились почти полдня. Причем все это время Гробыня безостановочно ворчала иругалась. Началось это, когда в полете она попыталась перекрасить ногти изядовито-зеленого в фиолетовый и ветром у нее выбило кисточку.