Проклятье старой ведьмы - Михаил Бабкин Страница 22

Тим что-то невнятно промычал.

– Подъем! – зычно крикнул Боня, – спать потом. Ишь, уморился. Мой оруженосец никогда не спит в походе!

– Конечно, – сонно согласился Тимка и сладко потянулся, – а как же. Не спит. Только дремлет.

Они поехали дальше. Дорога тянулась и тянулась, то опускаясь в сырые ложбины, то взбираясь на солнечные пригорки; лес то нависал кронами над ней, то далеко отступал, обороняясь зелеными полянами. Поляны белели блюдцами ромашек, пестрели воздушно-легкими бабочками. И вот лес закончился.

Перед Тимом открылась серая, словно засыпанная пеплом пустошь – ни деревца, ни зеленой травинки. Дорога прямой линией шла вдаль, упираясь где-то далеко-далеко в маленький карандаш столба, отмеченного в карте. На нем сверху ясно прорисовывались тонкие пальцы, пять штук – словно кто-то высунул руку из земли.

– Вот так, – разглядывая столб, неопределенно сказал Боня. Он залез в повозку, проверил воду в бочонке.

– Нормально, хватит нам на переход. Пошли, Тим.

Отряд ступил на твердую, опаленную землю пустоши. За спиной прощально шумел лес, впереди мрачным надгробием чернел столб. Вокруг дороги, сначала изредка, потом сплошным серым мхом из земли торчали короткие острые колючки. И чем дальше, тем выше они становились. Тим сильно укололся об одну из колючек босой ногой, словно на гвоздь наступил, пришлось обуться. Хозяйственный поцокал языком:

– Боюсь, не объехать нам столбик по такой травке. Ладно, что-нибудь придумаем.

Столб вырастал по мере того, как отряд приближался к нему: высокое, необъятное, в наростах и трещинах, загадочное сооружение казалось похожим на вековое дерево, запустившее мощные ветви в небо.

– Не нравится мне эта штуковина. – Боня остановил лошадь. – Тим, доставай Шута. Сейчас мы его озадачим.

Тим заработал бамбуковым насосом: через минуту в меру надутый Шут радостно поздоровался:

– Всем привет! Как живем, хлеб жуем?

– Здорово, тучеглот, – хмуро поприветствовал его Бонифаций. – Ты у нас вроде как волшебного производства, может, знаешь тогда, что там посреди дороги растет? Очень подозрительно растет, угрожающе.

Резиновый прищурился, приставил кулак трубочкой к глазу.

– Не знаю. Я много где летал, много чего видел. Такую раскоряку впервые встречаю. Думаешь, опасно?

Бонифаций пожал плечами:

– Кто ее знает.

Шут со скрипом потер резиновый живот.

– Давай я на разведку слетаю. Мигом, туда и обратно, – предложил он.

– Дерзай, – согласился рыцарь, – дуй.

Шут подкачал себя до состояния повышенной летучести и, сильно оттолкнувшись, взлетел. Жаркий ветер в вышине подхватил его, понес к столбу. До столба оставалось всего ничего, когда пятерня ожила: дрогнули ржавые пальцы, зашевелились, раскачиваясь из стороны в сторону; на колючую траву посыпались здоровые комья грязи, старые вороньи гнезда.

Пальцы сжимались, лязгая мертвой сталью. Посреди столба, на высоте человеческого роста, роняя грязевую кору, медленно раскрылся багровый, налитый спекшейся кровью, глаз с узким вертикальным зрачком; глухой механический рев нарастал в тишине.

Шут засучил ногами, пытаясь остановиться в воздухе, да куда там! Ветер нес его прямо в лязгающую пятерню.

– Мама! – завизжал Шут. Это его и спасло: струя воздуха вылетела из Шутика, подкинув его вверх. Шут сделал сальто над пальцами и упал с другой стороны жуткого столба.

– Один уже перебрался, – хладнокровно заметил Боня, – теперь нам всем осталось хорошенько надуться и перелететь. Вместе с Люпой и повозкой.

Столб проснулся окончательно. Грязь слетела с него шелухой, и сейчас он маслянисто поблескивал толстыми поперечными кольцами, ни дать ни взять – гофрированный шланг от пылесоса. Такой же гибкий.

– По-моему, он может гнуться в любую сторону, – нервно заметил Тим, – определенно мо…

Столб уставился на людей кровавым глазом, мелко задрожал и неожиданным для такой махины рывком согнулся в их сторону. Сабельные пальцы со скрежетом воткнулись в дорогу рядом с Боней, осыпав его вывороченной землей, камнями; резко запахло перегретым железом. Боня отлетел на метр, больно упал боком на повозку – Люпа попятилась. Убийственная рука с напряжением выдернула пальцы из грунта, распрямилась, застыла в ожидании. Узкий зрачок холодно смотрел то на Боню, то на Тима. Пальцы-сабли нетерпеливо подрагивали.

– Вот незадача, – задыхаясь, проговорил Хозяйственный. Он лежал возле повозки и держался за бок, на панцире под рукой темнела вмятина. – Нас он… она не достанет, но и пройти не даст. Пакость какая! Тим, твои предложения?

Тимка молча полез в повозку. Чуть погодя он вернулся с видавшим виды потертым луком и десятком стрел. Хорошенько прицелясь, мальчик выстрелил, стрела легонько тюкнула один из пальцев, сломалась.

– Бери ниже, – подал голос Боня.

Пятая попытка Тиму удалась. Стрела плавной дугой перечеркнула небо, ударилась прямо в зрачок и отскочила. Глаз моргнул.

– Я так и думал, – неохотно сознался Тим, – у него гляделка из бронестекла. Ее из гранатомета бить надо! Боня, у нас есть гранатомет?

– Шутник, – прорычал Хозяйственный, поднимаясь на ноги, – полководец! Помогай давай, надо повозку назад подать. Люпе не развернуться, дорога узковата.

Тим и Боня оттащили повозку подальше; лошадь пятилась, то и дело озираясь на них. Тим влез на повозку, сложил руки рупором:

– Шутик! Эгей! Как ты там?!

В тишине только остро позвякивали железные фаланги сабельных пальцев: рука плавно раскачивалась, точно змея перед броском. Шутик не отзывался.

– Надеюсь, с ним не случилось ничего страшного, – пробормотал Тим.

– Да что с резиновым-то станется, – досадливо отмахнулся Боня: он снял панцирь и теперь осторожно массировал бок. – В крайнем случае заклею еще раз. Другое дело, что Шут там, а мы здесь. Вот какой компот, понимаешь.

Тим выстрелил из лука еще разок, так, на всякий случай – рука мигом поймала стрелу, перемолола ее пальцами-саблями; багровый глаз сторожко смотрел на мальчика.

– Как дал бы! – разъярился Тим, схватил булыжник с дороги и швырнул его в столб изо всех сил – камень бесполезно звякнул по багровому белку глаза. Неожиданно внутри столба-руки гулко крякнуло, словно поперхнулся слон: чудовище пьяно закачалось, судорожно сжало сабли в кулак и с пронзительным визгом упало наискосок дороги, кулаком в их сторону. Пятерня утонула в зарослях колючей травы, глаз с треском захлопнулся.

– Помер, – удивился Тим. – Боня, оно померло! От камня.

Бонифаций уставился на затихшую руку, открыв рот бубликом – та слегка вздрогнула, клацнула пальцем и окончательно замерла.

– Не может быть, – выдохнул рыцарь, – не верю! Чтобы камнем такую чертовщину…