На изнанке чудес - Юлия Флоренская Страница 22

— А бывало, что менялся ты сам? — не унималась любопытная Теора. Она сидела на кровати, скрестив ноги, и смотрела на Незримого во все глаза, точно он был какой-нибудь сказочник из далеких земель.

— Постоянно, — ответил тот. — Мой облик менялся постоянно. Если честно, это слегка утомляет. Каждый раз приходится приспосабливаться заново.

— Тяжело вам, Незримым, — озадаченно протянула Теора.

Ее сияющий хранитель не удержался от очередной улыбки.

— Может, оно и к лучшему. Жизнь находится в непрерывном движении. Ночь сменяется днем, прорастают и вянут растения, куда-то вечно спешат облака. Если долго пребывать в покое, становишься уязвимым.

— Знаешь, — сказала Теора, — в Вааратоне не так уж и опасно. Я специально подыскивала мир, где было бы поменьше зла.

— У зла множество форм, — возразил Незримый. — Оно любит скрываться под разными масками и проникать через малейшую щёлку, стоит только зазеваться. Вот потому-то я и забочусь о твоих мыслях так тщательно. Едва чёрная мысль спускается в сердце, как соединяется с волей. И тогда поврежденным становится весь человек. Чернота разрастается в нём подобно плесени.

— Как говорила мама в особо запущенных случаях, простыми средствами тут не обойдешься, — усмехнулась Теора. — Когда наш бассейн покрывался плесенью, приходилось использовать «тяжелую артиллерию».

— Суть ты уловила, — похвалил Незримый и склонился так низко, что она чуть не свалилась с кровати. — Но всё же хорошенько запомни мои слова. Злые мысли нужно отсекать сразу. Иначе станешь искаженной, как отражение в осколке вазы. И жизнь твоя исказится.

— Но почему ты говоришь об этом сейчас?

— Другого случая может и не представиться. Сегодня ночью звезда Вааратона станет бриллиантом на твоем кольце. А я… Никто не знает, какой облик уготован мне по ту сторону небес.

* * *

Антея не понимала, почему и за какие грехи хочет расквитаться с подругой, но необъяснимая, горькая зависть держала ее в своих тисках. Казалось, зеленая звезда опалила ее ладонь вечность тому назад. Но боль от ожога до сих пор не утихла. Любое движение вызывало приступ тошноты, Антея шла через силу. Почему звезда не сделалась бриллиантом на ее руке? Ах, да! Ведь у нее не было кольца, как не было и Незримого. Антея отреклась от преданности, растоптала нежную дружбу и вдребезги разбила щит, ограждавший ее от болезней внешнего мира. Отныне ее второе имя — уязвимость, отчаяние, ярость. У нее столько имён, но не радует ни одно. В новом мире она беспомощна, как только что родившийся ягнёнок.

Солнце выглянуло всего на секунду, а потом на лес наползла тень. Волосы и спина покрылись липкой изморосью. Антея углубилась в заросли, надеясь найти спасение от тучи под пологом листвы. Но там ее поджидала куда более неприятная туча — писклявый рой назойливых, мелких тварей. Изголодавшись по человеческой крови, комары облепили Антею со всех сторон. Она с криком раздавила несколько штук, но их место тотчас заняли другие. Она побежала — рой погнался за ней. Испещренная кровоточащими укусами, кожа невыносимо чесалась. На лоб липла протянутая меж ветвей паутина, над тропинками вилась и попадала в нос мошкара. А стоило нечаянно коснуться ствола опаленной ладонью, как руку от ногтей до плеча пронзала сотня жгучих игл.

Было что-то еще. Невидимое, неуловимое. Оно вонзалось в тело гигантским жалом, натягивало жилы, как леску. Рвало, раздирало в клочья остатки слабой защиты.

Стоная и плача, Антея без направления мчалась сквозь лес. Мысли бросались на нее, точно разъяренные псы. В голове кружили мрачные вихри, умножались, пускали корни, отравляли ядом — и не было от них спасения.

Она ни о чем уже не могла думать, когда за деревьями вдруг вырос заброшенный домик лесника. Крыша у него прохудилась. Древоточцы прогрызли в стенах ходы. Сквозь крыльцо проросли одуванчики. А за дверью обнаружилась пропахшая старостью кровать, куда Антея рухнула без сил. Ее трясло. Внутри нее бушевала страшная буря.

Рассвет забрезжил из-под свинцовых туч, но в глубине леса по-прежнему настаивалась темень. Антея сползла с подушки и упёрлась босыми ногами в решетку из проржавелых прутьев. Холода решетки она не почувствовала, потому как сама была точно льдина посреди извечных снегов. Кое-как сев на поеденном молью матрасе, дотянулась до спичечного коробка и запалила фитиль в лампе, где уже кончалось масло. Лампа скрипнула на гвозде, вместе со скудным светом из нее полились уныние и горечь. За годы одиночества она разучилась светить, как полагается, а всё только чадила. Едва ее зажгли, о закопченное стекло тут же забился мотылёк, замелькали вокруг букашки и стало видно, как торопится на завтрак моль. Стоило Антее подумать о завтраке — и в желудке заурчало. А ведь когда-то — кажется, сотни лет тому назад — она питалась небом, жила и мечтала по-небесному. Ни голода, ни холода не ведала. Спустив ноги на дощатый пол, Антея странно дёрнулась. Закричала, но крик захлебнулся в гортани и вырвался наружу сдавленными хрипами. В косточку на большом пальце впились чьи-то зубы. Она забралась обратно на кровать и стряхнула с себя жирную крысу. Только сейчас поняла: крысы повсюду. Кишат под кроватью, толкутся в подвале, пируют на чужой смерти. Антея забилась в угол и заскрипела зубами от отвращения. Буря выбрасывала на обглоданные берега внутреннего моря обломки того, что называют счастьем.

Учуяв страх, крысы осмелели. Забрались на кровать по свисающему одеялу, встали на задние лапы. Их истошный писк сводил с ума. Отступать было некуда. Антея схватила подушку и приготовилась отбиваться, как вдруг грызунам наперерез прыгнул более крупный зверь. Разбросал крыс, точно комья грязи, кинулся в их логово, выгнал всех до последней.

Зверем была кривая росомаха. В благодарность Антея накормила росомаху сухим хлебом, который чудом уцелел под столом в глубине ящика. И ошибется тот, кто решит, будто страданиям Антеи пришел конец. Шторм на внутреннем море только-только расправился с кораблями. Следом он потопил берега и уничтожил дюны, искромсав укрытия в щепки. С наступлением ночи во тьме лесничьей хижины зажглись лиловые глаза.