Потомки джиннов - Элвин Гамильтон Страница 22

Всего их было около дюжины. Меня вели мимо, и пляшущий свет масляного фонаря выхватывал из темноты одну за другой. Светленькая с золотистыми кудряшками и в широком платье чужеземного покроя, от которого остались одни лохмотья. Другая, темнокожая, сидит зажмурив глаза и откинув голову, и что она жива, можно было догадаться лишь по шевелящимся в молитве губам. Ещё у одной чёрные как смоль волосы свисают на лицо, а глаза с сичаньским разрезом горят ненавистью, провожая тюремщиков. А вот и моя соотечественница в простом халате — сидит, сжавшись от холода. Совсем разные, непохожие друг на друга как день и ночь или небо и песок, — но все как одна красавицы… и это страшнее всего.

Я много слышала от Далилы о том, как их с Жинем мать попала в гарем. Дочь сичаньского купца, выросшая на его корабле, однажды оказалась на залитой кровью палубе среди трупов своих родных. Пираты пощадили её одну. Прелестную шестнадцатилетнюю Лин заковали в цепи и продали новому султану Мираджа, который только что прикончил родного отца и братьев, чтобы занять трон. А чтобы надёжно обеспечить продолжение династии, требовалось много жён.

Заточённая в стенах гарема, Лин выносила и родила сына от человека, которого всей душой ненавидела. Только страшная смерть подруги, ставшей ей почти сестрой, предоставила ей шанс улизнуть и снова уйти в море с новорожденной принцессой-демджи на руках и с двумя совсем юными принцами.

Иногда я сомневалась, знал ли Жинь историю злоключений своей матери. Такое женщины обычно не рассказывают сыновьям, а обсуждают лишь между собой. Дочерей же учат беречься, особенно красивых: люди заметят — обидят.

Я не красотка, но здесь оказалась совсем по другой причине — из-за своего могущества.

На этот раз железные браслеты туго сдавили мне запястья, врезаясь в кожу. Сафия с подручным направились к выходу, забрав с собой фонарь, но сдаться так просто я не могла.

— Тот, кто предаёт свою родную кровь, будет навеки проклят Всевышним! — крикнула я вслед, безуспешно пытаясь уберечь от гнилой воды расшитый халат. Одолженный у подруги, он так и остался на мне со дня свадьбы. Вода уже пробиралась к телу. — Святой отец в Пыль-Тропе много раз говорил это на проповеди!

Я не надеялась, что это тронет Сафию, но она остановилась на пороге и долго молчала, провожая взглядом матроса, исчезавшего во тьме прохода. Затем обернулась.

— Да, говорил. — Её лицо впервые напугало меня — своей невозмутимостью. Похоже, Сафия ни минуты не сомневалась в том, что делала со мной. — Мы с твоей матерью часто молились, — продолжала она сухо, — не только по праздникам и после проповеди, каждый день. Сдвигали вместе молитвенные коврики, закрывали глаза и молились — о своей будущей жизни, о том, чтобы уехать из Пыль-Тропы. — Она приблизилась и глянула мне в глаза холодно и сурово — совсем другой человек, чем я себе представляла. — Я любила свою сестру, как солнце любит небосвод, и сделала бы для неё что угодно… А потом она умерла, и осталась ты, такая похожая — как будто гуль в её мёртвом теле! Представь, каково это — смотреть на тварь, которая её погубила… которая даже не совсем человек, хоть и считает себя человеком!

Она взмахнула фонарём, и я испуганно моргнула, щурясь от пляски света и тени.

— Мою мать погубила не я.

— Она погибла, защищая тебя! От человека, который называл себя твоим отцом. Хочешь знать, что было в её последнем письме?

Хотелось ответить «нет», но демджи не могут лгать.

— Она писала, что ты родилась не от мужа. Он это знал, всегда знал. Ты росла, и она боялась за тебя всё больше. Наконец решила бежать и, если понадобится, умереть за тебя, но тогда и его прихватить с собой!

В тот день я была в песках, из дома донеслись выстрелы. Мне сказали, что мать сошла с ума… На самом деле она убила мужа совершенно сознательно — чтобы спасти меня.

— Твоя мать собиралась ехать в Изман следом за мной. Я возненавидела тебя сразу, ещё когда она написала, что не перенесёт пути через пустыню беременная или с младенцем на руках. Ждала, строила собственную жизнь и надеялась когда-нибудь воссоединиться с сестрой… Чем только я не занималась, что только не творила, лишь бы обеспечить жизнь для нас обеих! А потом Захия умерла — из-за тебя. Теперь я заживу, как того заслуживаю, — и расплачусь тобой!

— Если ты так меня ненавидишь, почему не заберёшь мои глаза сразу, прямо сейчас? — бросила я. «Так ли сильна её ненависть, как она хочет показать?» — Давай, и покончим с этим!

Она снисходительно усмехнулась:

— Можешь поверить: я не стала бы тащить тебя через пустыню просто так… но ты же ценишься на вес золота — вся, целиком.

Мне и раньше приходилось слышать такое. От маленькой демджи в Сарамотае. От Халы, когда она вернулась с Саидой из Измана.

Нет, тётке нужны не мои глаза на продажу для излечения какого-нибудь умирающего богача. Она везёт меня в подарок султану.