Кривая дорога - Даха Тараторина Страница 22

Серый, поганец, как сквозь землю провалился. Казалось бы, не деревню обегала — всего-то дом общинный, пусть и немаленький, ан нет нигде. Куда ни брошусь, — ушёл; пробегал, не остановился; был, да давненько. Найду — к подолу пришью накрепко, чтоб неповадно.

— Мужа? А зачем тебе муж, лебёдушка? Хочешь, меня бери. Меня даже искать не надо!

Рослый детина, не хуже охранника Агнии, радостно засмеялся и хлопнул себя по колену, предлагая присесть и забыть о поисках суженого. Я полюбовалась на крепкую мускулистую грудь (в такой холод рубаху не иначе специально скинул — девок в краску вгонять), погрозила шалопаю кулаком, завернула за угол. Чуть подумала, воротилась и ещё часть поглазела, как красавец дрова колет, как перекатываются мышцы под кожей: вот-вот выпрыгнут.

Пялилась не одна. Знамо дело, бабы, — кто, скромно пряча глазёнки, кто нагло, одобрительно посматривая, — тоже не спешили по делам. Да и дорога у каждой пролегала аккурат мимо дровен. Вот уж неслучайно.

Кругленькая ладная девка всё норовила поближе пройти, плечом задеть. А то и ещё чем.

— Зашибу! Осторожней! — предупреждал детина.

Девица хихикала, млела — столько внимания разом! — и делала ещё один круг.

Ещё две не умолкая перешёптывались и даже не краснели, недвусмысленно жестикулируя и показывая пальцами на предмет всеобщего внимания. Предмет, впрочем, ненавязчиво поворачивался то одним, то другим боком, чтобы разглядели его во всей красе.

Самая скромная только мяла в пальцах кончик одинокой косы и всё не решалась предложить работяге воды, что явно нарочно принесла с собой. Мужик бы и не прочь напиться, да попросить — обидеть соперниц, которые тоже с собой квасу и мёду не случайно набрали. Девушка же побаивалась лезть вперёд: ну как кто разобидится за её прыткость?

— Эх, мне бы пяток годков скинуть! — шепнула старушка, на вид которой и все сто зим дать можно. — Ух, я бы ему!

— Что, бабуль? — влезла совсем мелкая девчушка. — Щей бы наварила?

Бабка окинула малютку хитрым взглядом:

— Можно бы и щей. И даже ухи. А ежели б хорошо дело пошло, то, ить, и пирогов напечь не жалко, — старушка подбоченилась, закинула клюку на плечо, — эй, удалец! Как ты к пирожкам-то? Не желаешь отведать угощеньица?

— Как не желать! — мужик отложил топор и деловито обтёр испачканные руки об ещё более грязные штаны, ухватил рубаху и с готовностью зашагал первым.

— Хе! — бабка окинула оставшихся взглядом победительницы, — несмышлёныши. Эй, орёл, меня-то обожди!

Нет, здесь ловить нечего. Серый, может, в аршине[1] проходил, да кто ж его упомнит, когда эдакое зрелище, да к тому же полуголое.

Проискала я супруга до вечера. Не было его ни во дворе, ни в погребах, ни на мужской половине дома, куда я с боем прорвалась, распугав мальчишек. Те, словно потревоженные воробьи, разлетались. Ну точно ушат холодной воды в баню плеснули!

— Куда лезешь?

— Бабам ходу нет!

— Ни стыда ни совести!

— Бесстыжая!

Мужики грозно ругались, а сами прятали постыдные секреты: медведеподобный охранник Радим едва успел сунуть под подушку вышивание; красавец со светлыми кудрями делал вид, что это не он только что завивал волосы горячими щипцами, и шипел, пряча их за спиной; длинноногий ушастый едва успел выхватить из-под ноги неуёмной бабы любовно составленный букетик (наверняка для той рыжей, что словно летает по двору от счастья, — не раз голубков вместе видела). Моего оборотня среди толпы недовольных не нашлось, хоть я и заглянула во все углы, больше наслаждаясь тем, как злятся и фыркают пойманные на горячем оболтусы.

Ни один не рискнул выгнать из комнаты невестку самой Агнии. А может, вовсе не принято тут бабам перечить. Ежели так, то не на такое уж плохое место мы набрели в Озёрном Краю.

Не выдержала. Даже заглянула на женскую половину, хоть и до дрожи боялась снова столкнуться с хозяйкой дома. Её обитательницы понимающе переглядывались: эка невидаль — мужа потеряла. Небось, сыщется к следующему утру и таких сказок нарассказывает, что только уши готовь. И хорошо, если брагой вонять будет. Хуже, если сыщется чистым и довольным, да не выспавшимся.

— Так может, далеко и искать не надо? Ты погляди под кроватями, сунься в сундуки, — советовала немолодая носатая клуша, — вдруг он у меня прячется?

— Доброгнева, не пугай девочку, — возмутилась серьёзная хорошуля, угнездившаяся прямо на полу между стопками книг. Обложку каждой она аккуратно протирала влажной тряпочкой, проверяла, не рассохлись ли где хрупкие страницы, любовно складывала в только ей ведомом порядке.

— Василисушка у нас всех защищает. Василисушка у нас — умничка! — встряла маленькая и вертлявая.

— А то как же? — подтвердила та, — за вами денёк не приглядишь, так устроите переполох!

Близняшки с одинаково оттопыренными ушами одновременно вскинулись:

— Устроим, устроим! Уже можно?

Василиса их тут же охолонила:

— Держим себя достойно, не буяним, гостей не пугаем!

— Да, премудрая! — девчушки почтительно склонили головки, не прекращая при этом хитро переглядываться и планировать очередную пакость.

— Не обижайся, сестричка, — обратилась Василиса ко мне, — сама понимаешь, глаз да глаз нужен за этими хвостиками. Что случилось у тебя?

Я как можно равнодушнее пожала плечами:

— Да вот, муж куда-то запропастился. С утра ищу, а он как сквозь землю…

— Что-о-о-о?! — девки разом переменились в лицах. — Муж пропал?

— Как так-то?

— А я говорила!

— Веры им нету!

— Ещё один?

— Точно найдут у Зазули!

— Тьфу, не поминай волочайку[2], ещё явится!

— Тихо! — прервала гомон Василиса. Вот уж точно Премудрая. — Бабсовет. Всех зовите.

— Да пока все соберутся, ужо и первый снег ляжет, — справедливо возразила Доброгнева.

— Тогда собираем всех, кто поблизости.

Не прошло и часа[3], как в комнатке негде стало ступить. Девки, бабы и молодухи ругали мужиков почём зря, голосили, злились и произносили такие слова, что не всякий сапожник знает. Сходились в малом, но важном: все мужики одинаковы; огурцы лучше солить в дубовых бочках; Серого надо искать у полюбовницы. Послушав гомон и проникшись идеями, я начинала верить. По крайней мере, в то, что касается овощей.

Судя по всему, заниматься в волчьем селении было решительно нечем. Дури в головах женщин скопилось столько, что с лихвой хватило бы на всю нашу деревню, а дать себе волю удавалось редко.

Бабы посходили с ума: вооружились мётлами, повязали платки на манер шеломов, нахватали провианта — сладких леденцов — и пошли в бой.

Сунувшегося узнать, что да как, сторожа снесли единым махом, обвиняя сразу в блуде и мужеложестве. Вывалили в огромную обеденную залу на первом этаже, соединяющую мужскую и женскую половины дома, и слегка притихли. Что делать-то? За кого и где воюем? Я украдкой выдохнула, надеясь, что шум не привлечёт внимание Агнии и прятаться за спинами товарок не придётся.