Апокалипсис для шутников - Антон Краснов Страница 22

– Твоя? – Афанасьев не понял:

– Твоя – что?

Солдат засмеялся, показывая желтые зубы. Многих не хватало, несмотря на молодость.

– Твоя, говорю, дивчина? А то по-товаришески одолжил бы?

– Что значит – одолжил? – повторно не понял Женя. – Она же не товар, – он оглянулся на Галлену, – чтобы ее вот так…

Теперь засмеялись оба солдата. Особенно веселился красномордый. Он даже подвизгивал от удовольствия, закидывая голову далеко назад, и хватался за изрезанную ножом столешницу.

– И-го-го! – забавлялся он. – Ну, брат!.. Повеселил! То… товар! Мы как будто за нее, тоись… деньгу платить? А? Каково, Гриха? О-го-го!

И снова хохотал. Солдат Гриха же, обстоятельно посмеявшись, стал объяснять Афанасьеву, проявившему такую непонятливость:

– Ты что же, братишка, не понял меня? Я тебе прошу твою девушку уступить своему ж брату пролетарию. Ты что же, против?.. Собственника из себя строишь? Так это непорядок. У нас, брат, строится коммуна, и в ней всё обчее будет, тоись – и дом, и харч, и баба, и деньга! А если ты супротивишься, тогда ты контра и буржуйский недобиток, и тебя нужно по всей строгости революционного времени шлепнуть, как гниду! Усек?..

– Хорошенькое начало общения, – буркнул себе под нос Афанасьев и, покосившись на лежавший на столешнице солдатский маузер (явно экспроприированный у какого-нибудь белого офицера), проговорил громче, чтобы его не успели заподозрить в контрреволюционных настроениях:

– Ну конечно, товарищ. Она с радостью. Только сначала выпьем и закусить не мешало б, а то куда ж так спешить.

Женина хитрость сработала (хорошо, что этих слов не услышала полубесчувственная Галлена). Солдаты переглянулись, хмыкнули, один развернул кисет и, сунув махорку Афанасьеву, сказал:

– Оно верно говоришь. Тадысь угошайсь. Не бзди, хорошая махорочка, с Южного фронта. Сам товарищ Фрунзе, наш командующий, такой не брезгает, вот. Вы в Москву по какой надобности? – И, не дожидаясь ответа Жени, стал распространяться дальше: – А мы на съезд. Комсомольский. Вот. Мы от Второй Конной, делегаты, значит.

И солдат полез за обшлаг шинели и вынул длиннющий, с полметра, документ, в котором говорилось, что предъявитель сего, воин Второй Конной Григорий Кожухов, политотделом армии направлен на Третий Всероссийский съезд комсомола в качестве делегата.

– Ты, значит, кавалерист? – влез матрос. – А форма одежды, я посмотрю, пехотная.

– Сам ты – пехотная… вошь! – немедленно обиделся Григорий Кожухов и стал запихивать документ обратно. – У нас, между прочим, бои шли, и с обмундированием туго! А эта, вишь, новенькая форма, нам ее на складе выдали. И что ж, что солдатская?.. Душой я кавалерист!

– Да не кипятись, братишка, – вмешался Ковалев. – Товарищ матрос тебя, типа, вовсе и не хотел обидеть.

– А я тоже на съезд, – объявил матрос. – Из Питера я. И мандат не хуже твово имею, а сознательность и повыше.

– Ну, хватит, – вмешался второй солдат. – Буржуев не добили, а уж между собой свару затеваем. А буржуй сидит себе в уголке и радуется.

– …беспощадно… добить!.. пролетарская законность!.. – донеслись до них отрывочные вопли кучерявого оратора, неистовствующего на табуретке.

– Вот это верно, – поддержал матрос. – С буржуями и ихним офицерьем цацкаться нечего. Когда я был в Харькове, там одного полковника, сволочь, живьем зажарили. А то что ж, им одним душегубствовать?.. Товарищ Саенко, председатель тамошней чрезвычайки, никому спуску не дает. И товарищ Северный, что был в Одессе.

– Факт, – сказал кавалерист в пехотной форме Григорий Кожухов и выпил водки. – Давить без пощады. Они нас хочут потопить в крови, так сами же ей и захлебнутся. Надысь в Рязани постреляли тыщу попов. Загнали в ихнюю церкву и постреляли, а потом взорвали ко всем чертям. Неча дурманить народные массы ихними религиями! – бодро закончил он.

Афанасьев и Ковалев содрогнулись. В голове Жени некстати проклюнулся анекдот на основе современной рекламы, который в контексте всей этой ситуации звучал чудовищно: «Вызывает Ленин Дзержинского и говорит: „Товагищ Дзегжинский! Для блага геволюции агхинужно и агхиважно повесить тгиста-четыгеста помещиков и капиталистов!“ – „Товарищ Ленин, указывайте точнее: скока вешать?“ Затертый и уже не смешной для современных людей, анекдот этот показался огненными строчками из Библии в дымном аду охотнорядского кабака. Афанасьев поймал на себе взгляд матроса и пробормотал что-то о том, будто для блага революции хороши все средства. Он был противен сам себе. Страх, одуряющий, вязкий, холодным земляным червем вполз в жилы. Эти распущенные мальчишки, лет на десять моложе его, размахивающие оружием с сознанием полной своей вседозволенности, возомнившие себя хозяевами и вершителями судеб всех и вся… это показалось ему каким-то затянувшимся кошмаром, и Афанасьев стал тереть глаза, чтобы проснуться. Фигурант из „сна“, Григорий Кожухов, посмотрел на него насмешливо и сказал:

– А всё-таки ты не наш. Чистенький какой-то, гладенький. И эти твои… которые с тобой. Всё-таки доставим вас в комендатуру, там проверят, контра вы али нет. Верно говорю?..

– Верно, – отозвался второй, сплевывая подсолнухи прямо на стол. А матрос промолчал. Видно, сам понял, что с ним за одним столом сидят не ИХ ТОВАРИЩИ. Не товарищи они им.

А это приговор. И бесполезно ему, Афанасьеву, с его врожденной интеллигентностью, с его тонкими чертами лица, с отличными белыми зубами начала двадцать первого века (каких не было тогда ни у кого) и правильной, поставленной речью – бесполезно косить под своего брата пролетария. Даже Колян, даже он едва ли мог сойти за своего, а уж дионы – с их аристократическими, нечеловечески красивыми лицами богов древнего мира – они уж точно не вписывались в страшный мир озверевшей толпы, думавшей обрести свободу, а получившей ад на земле.

Женя же попытался побарахтаться. Он встал и сказал:

– Ребята, за что же в комендатуру? Я…

Но у кого маузер и бычье выражение лица, тот и прав. Солдат заорал на него, заглушая даже вопли оратора на табурете:

– И нечего мне тут разводить агитацию промеж народных масс! Ты – чуждый элемент, вот ты кто! Сатрап, сучье вымя! Молчать вашему брату побольше надо было бы, вот что!..

– А то гля, у его и у ейной бабы такое лицо, как будто они только что из тиятры вышли!.. – поддержал второй, а матрос сказал веско:

– А и то. Как же я сразу не углядел. Х-хытерр враг!.. Маскируется под своего, а только пролетарское чутье не обманет!..

И выпил.

– В ЧК их, и вся недолга, а вот только бабец сочный, жалко этак вот сразу. Самим такую сласть надо бы, – коряво сказал Гриха, выпячивая толстые губы.

– Это да.

– Ну, так тягай ее наверх, там меблирашки от прежних остались, там мы в прошлый раз с одной курсисткой позабавились.

«Влипли», – беззвучно простонал Афанасьев.