Право быть - Вероника Иванова Страница 21

Ай, молодца! Догадался. Похлопать в ладоши? Нет, слишком обидный жест. Лучше промолчу.

Да, я стою в стороне и ничего не могу с этим поделать, неважно, желаю ли всем сердцем изменить положение вещей или, напротив, упираюсь руками и ногами, только бы существующее оставалось прежним. Нити Гобелена проходят сквозь меня, а ты шагаешь по нитям, дружище Борг, что же получается? Именно то, о чём повествует твоя догадка. Если всё время проходишь мимо какого-то объекта, это означает, что объект всегда остаётся в стороне от тебя. Всё правильно.

— Если бы ты был выше, я бы не задавал вопросов, потому что начальство видит больше и дальше, чем подчинённые. Но ты где-то в стороне, то слева, то справа, то впереди, то позади. Иногда тебе вроде хочется развлечься, и тогда ты участвуешь в событиях, а потом... Тебе будто становится скучно, и ты уходишь, не желая ничего объяснять.

Ну вот, наконец-то мне растолковали, что отражается в глазах глядящих на меня людей! Эдакое перекати-поле, в сущности бесполезное, но способное изрядно напакостить в самый неожиданный момент, в том числе и тем, что исчезает тогда, когда на него хочется опереться.

— Закончил?

— Да.

— И тебе всё ещё нужен мой ответ?

Он промолчал, но даже спиной можно было почувствовать, что рыжий ждёт и будет ждать столько, сколько потребуется, хоть до скончания времён.

Что же я могу ответить? Правду? Но вся моя жизнь состоит из лжи.

От меня скрывали то одно, то другое, выдавая сведения порциями, способными лишь травить разум, но ни на шаг не приближать к исцелению.

Дракон? Да, но я понял, что и в какой мере отличает меня от всех моих родственников, только теперь. Так можно ли мне называться драконом?

Разрушитель? И снова по капле, долго, муторно, невыносимо, каждый раз переворачивая привычный мир с ног на голову, мне доставались знания об этом страшном титуле, а когда я наконец собрался с силами принять свою судьбу, оказалось, что в моих услугах мир больше не нуждается. Потеряв смысл существования, я получил то, о чём не смел и мечтать, то, что иногда снилось мне перед самым рассветом...

Свобода. Она жжёт кожу моих рук, и всё-таки я не разожму пальцы, как бы больно мне ни было. Потому что больше у меня ничего не осталось.

— Вышло так, что я появился на свет вопреки желаниям моих родственников. Кроме матери, конечно, иначе она бы избавилась от плода. Ну а потом... Раз уж родился, а брать на душу грех убийства никто не захотел, так живи. Ешь, пей, учись, расти, играй. Меня многому научили, это правда, и мне даже внушили, что я приношу пользу... тем, что вообще живу. Но совсем недавно я узнал, что эта польза утратила свою значимость и ценность. В моих услугах больше никто не нуждается. Можно сказать, мне дали отставку, полную и бесповоротную. Я получил свободу, но не знаю, что с ней делать.

Конечно, рассказ неполон, но нужно ли раскрашивать его в разные цвета всевозможными деталями? Я сказал то, в чём уверен с сегодняшнего утра, остальное оказалось вредными иллюзиями. Что будет завтра, не разочарует ли меня новый рассвет, не заставит ли выгнать прочь очередную неподтвердившуюся «правду»? Всё может случиться. Первое время повороты истины вокруг своей оси забавляют, потом приедаются, и должно произойти нечто невероятно непредсказуемое, чтобы разочарования вновь стали меня удивлять.

— Отставка? Мне бы тоже когда-нибудь уйти в отставку, да видно, не получится. Хотя... Могу представить, что ты чувствуешь, оказавшись не у дел после...

После того как показал, насколько сильно мне нравится вершить судьбы мира, он это хочет сказать?

— После того как сделал то, что, может, никогда не удалось бы никому другому.

Он меня подбадривает?!

Оборачиваюсь, смотрю прямо в карие глаза, надеясь понять, шутит их обладатель или говорит серьёзно, но терплю сокрушительное поражение, потому что Борг не смеётся и не сочувствует. Рыжий возмущён до глубины души.

— Так часто бывает, я сам видел. Делаешь то, делаешь сё, из кожи вон лезешь, добиваешься победы дорогущей ценой, а тебя хорошо ещё если попросят уйти, а то и пинком выгонят. А ты никому дорогу не перешёл? Уж слишком похоже, что твоё место кому-то понадобилось.

Ох, сомневаюсь, чтобы Маллет, даже находясь не в самом здравом уме, обратился к богам с подобным желанием. Или же...

Он осознал дарованное могущество, это можно было заметить, не особо щуря глаза. Он испытал восторг и упоение. Не пришедшей в руки властью, разумеется, парень пока не в состоянии понять, обладателем чего стал, но он был счастлив, я чувствовал. Что выросло из той радости позже, ночь спустя? Нет желания узнавать. Если Маллет справился с демоном внезапно обретённой свободы, хорошо. Если уступил в борьбе, на всё воля богов. Если подружился... О, тогда он сможет многого достичь! Но какую бы из нитей Гобелена ни тронули руки странного саэннского мага, до меня дойдёт лишь слабое колыхание пространства, если, конечно, мир вообще соизволит сделать меня свидетелем происходящего, ведь теперь у Эны появилась новая игрушка, не менее забавная, чем предыдущая.

— Меня это не волнует.

— Не переживай, мир большой, в нём есть место для всех.

— Пожалуй. Только сейчас я даже не хочу начинать поиски.

Борг грустно усмехнулся:

— Ещё бы! Но это пройдёт, поверь, и, надеюсь, довольно скоро. Хотя... бывают и такие, кто не выкарабкивается. Но ты-то ведь не наделаешь глупостей?

Карие глаза подрагивают, ожидая ответа, может показаться, что любого, но на самом деле моего собеседника устроит только утвердительный. Да, у камня Опоры было куда больше возможностей наблюдать судьбы, разбитые отлучением от службы, и я очень хорошо понимаю, почему мой старый приятель усиливает натиск, стараясь вытащить меня из болота тоски на твёрдую землю, если увещевания не помогут.

Глупостей, говоришь? «Алмазную росу» считать принадлежащей к таковым или нет?

— Поживём — увидим.

— Та-а-к. — Рыжий разочарованно хлопнул ладонями по столу. — Вот сейчас ты мне не нравишься. Совсем.

— Я исправлюсь, дяденька, лишь бы вам было спокойнее!

— Ну вот, снова здорово... Неужели ты не замечаешь, когда кто-то волнуется за тебя?

Волнение — это прекрасно и восхитительно. Только есть ли достойная причина для сего трогательного чувства? Я же не ребёнок, живущий сиюминутными увлечениями, и умирать не собираюсь хотя бы потому, что никому не смогу ни помочь, ни насолить таким поступком. Фрэлл подери, пока мою душу не посетит то, что чувствуют люди, жертвующие собой ради других, сиречь скорбная необходимость и тихая гордость, мне и с места-то двигаться не хочется! Но если рыжий уверен в обратном, его срочно нужно разубедить.

— Я не слепой. Извини, больше не буду.

— А больше и не надо! — На лицо Борга вернулось прежнее тревожно-загнанное выражение. — Столько уже наделал, что вовек не расхлебать.