Подвиги Ахилла - Ирина Измайлова Страница 21

— Это верно, — голос Гектора звучал задумчиво. — Да, нам сейчас на охоту не выйти… Однако, не слишком они напуганы после недавней битвы, если охотятся так близко к городу! Жалко, я не знал — мы бы их перехватили. Хотя, впрочем, — и тут он нахмурился, — это могла быть ловушка: однажды, шесть лет назад, нас уже заманили таким образом в лес. А теперь скажите мне: кто из военачальников обходил с утра стены?

— Полит, — ответил младший из воинов. — Он и расставлял нас всех в караулы.

— А Париса вы не видели? — нахмурился Гектор.

— Сразу после восхода? — простодушно воскликнул юноша. — Да разве Парис когда–нибудь встает так рано?

Он осекся, заметив испуганный жест своего товарища. Но если Гектор и был разгневан такой неучтивостью в отношении царевича, своего брата, то не счел нужным это показать. Он как бы не обратил внимания на слова воина.

— Хорошо, — герой повернулся и глянул на площадь, на солнечные часы. — Сегодня очень жарко, поэтому я приказал, чтобы через час вас сменили. Дневные дежурства в эти жаркие дни будут короче.

— Слава великому Гектору! — радостно воскликнули оба воина.

— Хорошо, хорошо, не надо так громко, — усмехнулся полководец.

Я пройду вдоль всей стены и, когда закончу обход, как раз начнется смена караула.

Он зашагал по стене от поста к посту, проверяя, все ли на месте, и попутно заглядывая в стоящие через каждые двести шагов глиняные кратеры ^[17]: в них три раза за день рабы наливали свежую воду, чтобы несшие дежурство воины не испытывали жажды. Кратеры были прикрыты толстыми крышками, дабы вода в них не нагревалась и не испарялась, а рядом с каждым кувшином лежал деревянный черпак.

Осматривая равнину, лес, предгорья, с юга и с запада близко подступающие к городу, Гектор то и дело бросал взгляд в другую сторону, на обнесенный этими мощными стенами город.

Троя дремала, как обычно в жаркий полдень, полупустая. По ее улицам, в той части, где жили люди состоятельные и знать, двигались только одинокие фигуры рабов и рабынь, выполнявших какие–то поручения, либо шедших в верхний город за покупками, либо спешивших в один из храмов — принести жертвы, покуда хозяева отдыхали и не нуждались в них. В верхнем городе движения было куда больше: работали мастерские и лавки, в небольших садиках, появившихся на свободных участках улиц за годы войны, хлопотали их хозяева, поливая деревья либо собирая созревшие гранаты, маслины или персики. Дети с шумом носились по улочкам ремесленной части Трои — их жара не пугала. Иной раз какой–нибудь мальчишка, завидев на городской стене всем хорошо знакомую фигуру Гектора, махал ему рукой и приветственно кричал, и остальная ватага вслед за ним принималась вопить: «Эвоэ! Слава Гектору!».

Но все это мало походило на бурную жизнь великого города в прежние, довоенные годы. Гектор хорошо помнил Трою радостной и полной движения, помнил, как шумели даже в эти жаркие дневные часы базары верхнего города, теперь почти пустые — в город давно не приезжали купцы, помнил, сколько людей шло в храмы, как толпилась на площадях молодежь, устраивая игры и затевая споры, а то кто–нибудь принимался сочинять песенки, аккомпонируя себе на лире или ударяя в тимпан.

Теперь на пустых улицах жила лишь память об этом.

Герой закончил обход, проверил, явилась ли смена караула, которую привел его брат Полит, и спустился по той же лестнице вниз, в город.

Он прошел через Скейскую площадь и, дойдя до невысокого белого храма Афины Паллады, быстро поднялся по ступеням. В храме дымился жертвенник, и молодой жрец завершал обряд жертвоприношения, а две женщины, принесшие сюда драгоценное сандаловое масло, просо и белого ягненка, только что поднялись с колен и поправляли свои покрывала, собираясь уходить.

— Пойдем, Эфра, — произнесла одна из них серебристым, мягким голосом. — Я слышала, как прошли мимо храма воины, значит уже поменялся караул, и Гектор вот–вот придет за мной.

— Я уже пришел, Андромаха, — произнес герой и, преклонив колени перед жертвенником, низко поклонился, а затем встал.

Женщина, та, что говорила, подбежала к нему, не замечая, что ее светлое покрывало соскользнуло на плечи, открывая чудесную головку, украшенную большим узлом волос цвета темной меди. Эта строгая прическа, подчеркнутая простотой небольшой серебряной диадемы, очень шла к прелестному, совсем юному личику двадцатилетней женщины, к ее нежной светлой коже, абрикосовому румянцу, к ее изумрудно–зеленым, большим загадочным глазам. Андромаха была среднего, скорее даже небольшого роста, и когда Гектор опустился на колени, она оказалась с ним вровень, когда же они стояли рядом, ее голова была ниже его груди. Тоненькая, хрупкая, вся будто светящаяся, она выглядела лепестком розы на его ладони. И в ее глазах, обращенных к мужу, было столько радости, восторга, детской неподдельной любви, что потеплело бы и самое холодное сердце, а сердце Гектора никогда не было холодным. Он тоже любил свою жену Андромаху, любил и безгранично верил в ее любовь. И это был тот случай, когда святому доверию мужчины ничто не угрожало.

— Пойдем, моя хорошая, — он обнял жену и ласково кивнул ее рабыне Эфре, в это время собиравшей в корзинку кувшинчики изпод масла и проса и лепестки с цветочных гирлянд, которыми они украсили алтарь и статую богини Афины.

Андромаха прижалась к мужу, обвив гибкой рукой его талию — как ни велик был Гектор, его талия была достаточно тонкой, чтобы молодая женщина могла его обнять.

— Что на стене? — спросила Андромаха, когда они вышли из храма. — Все ли сегодня в порядке?

— Как обычно, — ответил Гектор — Все как обычно, как все эти годы, и именно это плохо. Люди от этого дико устают. Идем, я хочу позавтракать с тобою вместе, а потом у меня много дел.