Люби и властвуй - Александр Зорич Страница 21

– Хозяин? ― недоуменно и растерянно спросил Амма. ― А отчего не с парадного?

Но у Эгина не было ни сил, ни желания держать перед слугами отчет.

– Постелите этой девушке в моей спальне. А мне ― в фехтовальном зале, на сундуке.

– Будет сделано, ― ответствовал оторопевший Амма. А Тэн полностью погрузился в размышления о том, каким образом будет отстирывать платье хозяина завтра поутру. Может, лучше сразу выкинуть?

Овель прятала глаза. Все-таки это очень необычно ― являться за полночь в дом к офицеру Свода Равновесия, которого ты видишь первый раз в жизни. Впрочем, выбора у нее не было.

«Придет? Не придет?» ― вот какая мысль вертится в голове у каждой столичной содержанки, когда она лежит в своей постели и глядит в потолок сквозь кисею балдахина. По мнению Онни, по крайней мере.

В ту ночь строй мыслей Эгина, лежащего на сундуке, набитом мечами, алебардами, деревянным тренировочным оружием, защитными масками, поножами и метательными кинжалами, был не слишком далек от строя мыслей продажных, но честных девушек.

Он лежал с открытыми глазами и следил за безвкусными ветвлениями лепного винограда, покрывающими потолок фехтовального зала. Дверь он нарочно оставил незапертой. После купальни он был чист, словно паж супруги Сиятельного князя Сайлы исс Тамай. На удивление бодр. Рана, которую Аима, претендовавший на сведущесть в вопросах излечения и отравления, залил какой-то пакостью и перевязал, совершенно не докучала ему. Но Овель все не шла.

«Да с чего я, собственно, взял, что она вообще должна прийти? Я бы на ее месте и не подумал о таком развлечении, как ночная болтовня с офицером Свода Равновесия». ― Эгин сел на своей импровизированной постели. Он не узнавал себя. Не узнавал. С каких это пор его стало волновать, явится ли пожелать ему доброй ночи девушка или не явится?

Но не успел он сказать голосом Вальха очередное и последнее «успокойся!» самому себе, как дверь распахнулась, и Овель, босая, одетая лишь в одну батистовую рубаху с плеча самого Эгина, показалась на пороге фехтовального зала.

– Ого! ― грустно сказала она, оглядывая совершенно пустую и оттого кажущуюся необъятной комнату. ― Я вижу, вам тоже не спится! ― добавила она, как бы извиняясь за вторжение.

Сердце Эгина бешено колотилась. Кровь стучала в ушах, а язык, казалось, на время перестал выполнять даже простейшие приказания своего владельца. Так всегда бывает, когда чего-то ждешь очень долго и вдруг это желанное «что-то» появляется и застает тебя врао-плох. Застает взволнованным и нелепым.

– Я… мм… очень рад видеть вас, госпожа Овель. Мне тоже, знаете ли, не спится.

Эгин не солгал ни в первом, ни во втором. Быть может, он даже слишком рад ее видеть. Она даже еще не успела приблизиться к нему на расстояние кинжального броска, а любовный зуд, ударивший в чресла, уже казался ему почти нестерпимым. «Я заслужил ее, заслужил», ― носилось где-то среди непрошеных мыслей об Обращениях и Изменениях.

– Я так и думала, Атен, иначе бы не пришла, ― смутилась Овель. ― Я просто хотела объяснить вам, что там на самом деле происходило. А то дико как-то получается. Вы рисковали своей жизнью и тащили меня по этой грязи, вы ранены" и вдобавок у вас с плечом… А вы даже не знаете, ради чего все это!

Эгин намотал простыню на чресла и, отодвигаясь на самый край сундука (чтобы случайно не спугнуть наверняка чрезвычайно щепетильную молодую госпожу исс Тамай), по-мальчишески поджав ноги, предложил Овель место поодаль от себя. К счастью, она воспользовалась его приглашением. Впрочем, сесть больше было некуда. Разве что на пол, застеленный кое-где матами.

– Как вы себя чувствуете, госпожа? ― куртуазно поинтересовался Эгин, больше всего радея о том, чтобы легкая дрожь в голосе не выдала его волнения.

– Да мне-то что, Атен. Я только стояла поодаль и сидела у вас на руках.

Повисла пауза, какая обычно возникает вслед за правдивыми ответами на вежливые вопросы.

– Вы очень хорошо сидели, Овель, ― улыбнулся Эгин.

Пожалуй, в тот момент он был полностью уверен, что готов сидеть на этом сундуке хоть до завтрашнего вечера, лишь бы Овель продолжала говорить. Говорить любые глупости. Лишь бы звучал хрусталь ее голоса и доносились до него легкие флюиды благовоний, утонченный запах которых источало совершенное тело его ночной гостьи.

– Это были люди моего дяди. Хорта оке Тамая. Вот почему они были такими Наглыми. Я знаю в лицо кое-кого из них. И собак, разумеется, тоже знаю, ― запинаясь и бледнея, начала Овель. ― Я их видела в поместье «Дикая Утка». Вы наверняка знаете, о чем я…

– О да, конечно, маленький Варан посреди большого Варана, как говаривал по поводу «Дикой Утки» один из моих приятелей, ― откликнулся Эгин.

– Их послал за мной дядя, потому что мне повезло сбежать два раза. Один раз я сбежала из «Дикой Утки» в возке одной знатной дамы, приезжавшей погостить. Она сжалилась надо мной, И я спряталась у нее в ногах, свернувшись клубочком, а она накрыла меня пышным подолом своей юбки. К счастью, я вешу немного, а поэтому двое даллагов, что тащили возок, ничего не заметили. Так, в ногах у этой дамы я и проделала весь путь до столицы… Потом едва разогнула спину, как будто это я возок тащила, ― хохотнула она, забыв о том, какой грустный, безо всяких там циничных кавычек, рассказ собиралась преподнести Эгину.

Эгин улыбнулся. Представить себе Овель, впряженную в возок, было так же забавно, как представить гнорра зазывалой в портовый трактир, где вши величиной с форель.

– Насколько я понимаю, это было вчера? ― осведомился Эгин.

– О нет, не вчера, а три дня тому назад, ― поправила Овель, снова погрустнев. ― Моя благодетельница сказала, что из страха перед дядей не может скрывать меня у себя. А потому она, пойдя на хитрость перед возчиками, выпустила меня где-то у Северных ворот, отдав все свои наличные деньги и даже два перстня.

– А потом, что было потом?

– Потом было плохо и совсем не интересно. Я пыталась уплыть морем, но, когда я добралась до порта, я обнаружила, что о моем бегстве уже известно в «Дикой Утке» и люди с собаками обыскивают корабли именем Сиятельного князя. В общем, я решила придумать что-нибудь получше, путая следы. Я даже намазала свои туфли специальным снадобьем, которое, по уверениям бабки, продавшей его, отбивает след, когда на тебя охотятся с собаками. Но этим собакам, видно, все нипочем. Или снадобье оказалось липовым, ― вздохнула Овель.

– Скорее собаки оказались настоящими, ― зло сказал Эгин. ― Не знаю, что там было за снадобье, но то, что эти псы взяли наш след, когда мы шли по сточной канаве, говорит о том, что…

– Что? ― в нетерпении спросила Овель.

– Что это не совсем обычные псы… ― начал Эгин, и вдруг его взяло такое зло на всех ― на Вербелину, на Хорта оке Тамая, на Гастрога, ― что он поспешил сменить навязчивую собачью тему на любую другую. ― Неважно. Так что было дальше?