Исчезнувшая - Сьюзан Хаббард Страница 21

— Понятно.

— Ты тоже его видела?

— Нет, но я слышала о нем. — Она выключила двигатель и повернулась ко мне. — Отец никогда не рассказывал тебе о предвестниках?

Предвестники, как она разъяснила мне за ранним обедом «У Фло», являются знаками надвигающихся событий.

— Видят их не все. Я, например, не вижу. Но твой отец видел слепца дважды, и ты, похоже, унаследовала от него эту способность.

— Слепой в Гластонбери.

Я вспомнила папин рассказ об увиденном в Англии человеке, незадолго до того, как его сделали вампиром. Я видела этого человека в Сарасоте. На следующий день налетел ураган, и в нашей многоэтажке случился пожар. Разумеется, он не мог быть слеп — он же водил машину.

— Но кто он? — Мне становилось тошно при одной мысли о слепом.

— Твой отец считает, что предвестники суть юнгианские тени. — Она откусила кусочек сэндвича с окунем.

О Фрейде и Юнге я имела весьма поверхностное представление. Папа считал их сочинения вымыслом, в общем и целом.

— В смысле, они не настоящие?

— Для тех, кто их видит, очень даже настоящие. — Она откусила еще кусочек и медленно его прожевала. — Юнг считал, что тени представляют собой видения наших бессознательных «я», которые мы подавляем.

— Но я действительно видела мужчину в джипе. — Я знала, что он не просто тень. — И Осень с Мисти тоже.

Мама верила мне.

— Да, ты видела мужчину на внедорожнике. Но был ли он на самом деле слеп? Ты увидела то, чего больше всего боишься: исполненное злобы существо, не способное видеть. Это твоя теневая личность.

— Предвестники всегда означают перемены к худшему? — спросила я. «У Фло» сегодня было необычно шумно, и мне пришлось повысить голос, чтобы мама расслышала меня.

— Для твоего отца — да. Но не для всех. У Дашай предвестник — черная птица, скворец, которая налетает на нее. Это происходит, когда надвигаются перемены, к лучшему или к худшему.

Смысл явления оставался для меня неясен.

К нашему столику подошел Логан, бармен — редкий случай, ибо он предпочитал находиться за стойкой.

— Слышал, вы нынче утром навещали шерифа, — обратился он к мае.

Одно мне всегда не нравилось в жизни округа Ситрэс: все всё друг про друга знали. Кто-то заметил мамин фургончик и не замедлил раззвонить об этом.

— Да, — ответила мае, — и по какому поводу?

Он расплылся у улыбке и указал на подвешенный над стойкой телевизор. Тампа показывала фото Мисти, а затем лица двух растерянных людей — «родителей пропавшей девочки», как гласил заголовок.

— На этой неделе в городе только один цирк. — Логан взглянул на меня. — Так ты знакома с этой Мисти?

— Знакома. Но не очень близко.

— Они с подружкой просто напрашивались на неприятности. Однако это позор, когда девушка пропадает. — Логан снова обернулся к мае. — Помнишь последнюю?

Она кивнула, не сводя с меня глаз.

— Еще одна пропала? — спросила я.

— За прошедшие годы их было несколько, — ответил Логан. — Хуже всего было последнее исчезновение, два года назад. Малышку нашли похороненной в саду у соседа…

— У тебя посетители. — Мае дернула головой в сторону бара. Она не хотела, чтобы я слышала подробности, — не хотела расстраивать меня еще больше.

Но в последующие дни я услышала подробности во всей красе, я и вообразить не могла таких ужасов. Пока я росла в Саратога-Спрингс, огражденная от телевизора и газет, изучая философию и математику, исчезали люди по всей Америке — да что там, по всему миру. Ежегодно пропадали десятки тысяч человек — в большинстве своем взрослые мужчины. Но средства массовой информации прежде всего обращают внимание на хорошеньких девушек и детей — каждый год около трех сотен детей похищают и не возвращают. Каждый год из дома убегает более миллиона подростков. Большинство через неделю возвращается, но процентов семь — семьдесят тысяч ребят — исчезают бесследно.

Мне трудно было поверить, что подобные вещи вообще происходят, не говоря уже об их частоте. У меня возникло ощущение, будто мир, в котором я жила, всего лишь фасад — что под его покровом ревет и бушует более темный мир. Я мельком заглядывала в этот мир и раньше, но и понятия не имела, насколько обширным и гибельным он может быть.

Впоследствии, когда бы мы ни ехали в мамином фургоне, я всегда замечала подростков в наушниках или разговаривающих по мобильнику, не обращающих внимания на внешний мир — ни на плакаты с Мисти, ни на незнакомцев, которые, возможно, следят за ними. И гадала, кто следующий.

По возвращении домой мае с Дашай жгли рамки от ульев. Я не помогала. Не хотела видеть, как они горят. Едкий запах просочился в дом и держался несколько дней.

На ужин я сделала салат, но особого аппетита ни у кого не было. Мае извинилась и ушла принимать ванну. Мы с Дашай сели играть в «восьмерки», но думали каждая о своем и играли плохо. Игра затягивалась.

Когда раздался звонок у главных ворот, Дашай сказала:

— Это опять та девица.

В следующее мгновение в интеркоме раздался голос Осени.

Когда я вышла к воротам, она ждала меня. Темные очки, черные джинсы в обтяжку и топ без бретелек с единственным словом на нем: НЕТ.

— Мне надо с тобой поговорить, — сказала она.

— Почему ты не позвонила мне? — Я отперла ворота и поманила ее внутрь.

— Мобильники могут отслеживать. Или прослушивать. — Она вкатила свой велосипед на подъездную дорожку.

Мы сели в лунном саду. Хотя небо уже темнело, Осень не снимала солнечных очков. Было по-прежнему жарко и влажно. Меня это не волновало, но Осень то и дело вытирала лоб рукой.

— Ненавижу Флориду, — сказала она.

— Разве ты не здесь родилась?

— Здесь — и считаю минуты до того, как смогу свалить отсюда. Ну, что ты сделала с Мисти?

Такого вопроса я не ожидала. Попытавшись расслышать, что она думает, я услышала только жужжание, наподобие радиопомех. «Кто ты?» — подумала я.

В ответ я услышала тонюсенькое подвывание. Оно исходило не из уст Осени, но откуда-то изнутри ее.

В следующее мгновение над нею, спиной ко мне, склонилась Дашай.

— Кто-то звал меня? — негромко спросила она. Она сняла с Осени очки, и та не шелохнулась.

Я вывернула шею и мельком увидела глаза Осени — широко раскрытые, а по радужке левого бежал свет.

Дашай заслонила ее от меня.

— Да, моя лапочка, — ворковала она. — Это ты меня звала. Теперь я тебя слышу. Не слышу! Слышу четко и ясно. Ты не здесь! Я ничего не слышу.

Она продолжала в том же духе, неся чепуху («Вижу тебя, ничего не вижу. Чувствую тебя, тебя вообще нет»). Я испугалась, не спятила ли наша Дашай, не повлияло ли исчезновение Беннета на ее разум. По спине ползло горячее и щекочущее ощущение неловкости.