Рождение волшебницы. Книга 2. Жертва - Валентин Маслюков Страница 21

Наверное, Юлий теперь проснулся, подумала Золотинка.

Она уж почти не различала, что говорили вокруг, о чем судачили, зубоскалили обступившие их зеваки — устала и надоело понимать. Не сразу откликнулась она, когда снова заговорил иностранец.

— Вы у кого учились волшебству? — спросил он, нисколько не понижая голоса, словно жадная до развлечений толпа для него не существовала.

— Я не волшебница.

— Да? — удивился иностранец. И задержал взгляд, как будто прикидывая, чего же она тогда тут у столба, делает. Потом заметил: — А я и сейчас вспоминаю своих учителей с благодарностью.

Надо признать, это было довольно-таки смелое, самоотверженное заявление в цепях у позорного столба. Но Золотинка даже не ухмыльнулась.

Чужестранец говорил громко, не замечая людей. Но люди были, они чувствовали, догадывались, что значит это утонченная учтивость, с какой выставленный на позор чужак обращается к своей товарке. Высокомерное презрение, которое выказывал осужденный толпе не возможно было скрыть, да он и не пытался скрывать.

И все произошло внезапно. Плюгавый дурачок Юратка, известный тем, что круглый год, считай, обходился драной рубашкой без штанов и какого-нибудь другого наряда, подскочил к волшебнику, шкодливо ухмыляясь, как ребенок, набравшийся храбрости дразнить цепного пса. Юратку слишком хорошо на торгу знали, чтобы ожидать от него чего-нибудь особенно остроумного, но встретили все же поощрительным гулом. А чужестранец кинул недобрый взгляд из-под бровей. Не внявши предупреждению, Юратка разинул щербатый рот и, не удовлетворившись невнятной бранью, оскорбительной более по намерению, чем по смыслу, повернулся задом и задрал рубашку.

Чужестранец плюнул — густой красный плевок звучно шлепнул голую ягодицу. Дурак подскочил с нечеловеческим воплем, крутнулся, чтобы смахнуть жгучий плевок ладонью — красное вспыхнуло на руке. Огонь! Не переставая вопить, дергаясь, извиваясь, Юратка колотил руку о мостовую и хлопнулся задом, чтобы загасить чадящее пламя. Обожженные пальцы вздулись, сквозь черные дыры на рубахе дымилась задница. Несчастный пополз, поднялся кое-как на карачки — жалкий слезливый вой его надрывал душу; он мычал, как бессловесная тварь, подергивая облезлой в короткой свалявшейся шерсти головой.

Волшебник у позорного столба глядел с жестоким прищуром. Но замешательство продолжалось недолго, раздавшаяся было толпа угрожающе загудела, пошли в разбор камни, кто-то с треском выдирал доску, искали палки. Выпрямившись в цепях, чужестранец прислонился затылком к столбу и молчал. Вызовом торчала жесткая черная борода.

— Стойте! — в отчаянии вскрикнула Золотинка, когда первый камень ударил чужестранцу в грудь. — Остановитесь сейчас же! Потому что остановитесь! — Она и сама не знала, чем удержать людей, кроме как страстью, звенящим напряжением голоса — надолго ли его хватит?! Взгляд метался. — Что же вы делаете?! Вот же… вот! Глядите! На море глядите! Паруса на море! Глядите, ура! Это флот принцессы Нуты!

Между крышами, где блестело гладко разлитое море, высыпали в призрачной дали паруса.

— Ура! — подхватил кто-то не без растерянности.

Еще мгновение-другое — разноголосое ура! прокатилось по площади. С палками и камнями в руках люди ринулись к гавани.

Два часа спустя остроглазая Золотинка уж видела якорь, подвешенный под коротким наклонным брусом переднего корабля. Обращенный вверх шестью лапами, якорь напоминал цветочек… о действительных размерах которого можно было судить, сравнивая его с крошечными букашками матросами, что лазили по вантам. Железный цветочек этот, подарок заморских стран, не протащишь, пожалуй, и в городские ворота. Громаден был стремившийся к берегу флот, чудовищных размеров вздутые паруса.

Но, верно ведь, справедливости ради нужно думать, принцесса Нута помимо железных цветов имела для суженого еще и другие подарки — человеческих измерений? Об этом оставалось, впрочем, только гадать, Золотинка не видела Юлия и поняла, что сегодня уж точно! — что бы она там себе ни думала, что бы она ни мечтала — рассчитывать на княжича не следует. Она смирилась и упала духом. Из гавани доносилась разбойная дробь барабанов и ликованье труб…

На ночь Золотинку посадили в холодную при земстве, а утром заведенным порядком водворили к позорному столбу. Опять приходил старый Чепчуг, но стражники не позволили ему кормить и утешать девушку, да она и сама не хотела. От безмерного утомления, тягостных болей в теле притупился и голод. Она простояла рядом с чужеземцем еще день, более даже мучительный, чем первый. Разгульное празднество гуляло по городу, сходясь к Цветной площади, где поселили в особняке принцессу.

И снова настал рассвет. Золотинка едва добрела до столба, пошатываясь. Стражники толковали между собой, что после полудня принцесса Нута и княжич покидают город и вместе со всей свитой отплывают по реке в столицу. Золотинка приняла новость почти без боли. Она слишком устала, чтобы надеяться, — отупела.

К полудню толпа заполнила площадь. Можно было разглядеть над головами крыши карет… всадники, стяги, щетина копий — все то же, что видела Золотинка эти дни. Взыграли трубы, всадники и кареты тронулись в путь, и понемногу начала освобождаться площадь, перетекая вслед за княжеским поездом на Бронную улицу. В недолгом времени все опустело.

И Золотинка, словно утратив то, что держало ее на ногах эти дни, уронила голову и осела в цепях. Она уж не пыталась выпрямиться и находила какое-то превратное, обморочное удовольствие в той саднящей тупой боли, которую причиняло ей врезавшееся в самых неудобных местах железо. Голова разламывалась… временами Золотинка как будто впадала в сон, но, кажется, не спала, хотя и видела наяву «Три рюмки». Безразличие ее было голодом, чего она навряд ли и сознавала, воспринимая все, что с ней происходит, как одно беспросветное мучение.

Мысли притупились, поплыли звуки… Никакого впечатления не произвела на Золотинку карета, запряженная вереницей лошадиных пар. Сплошной цокот копыт и дребезжанье не разбудили ее, хотя она и глядела на лошадей, на молоденьких ездовых неотступными тусклыми глазами.

Открытая карета под крышей на столбиках. Она остановилась в пяти шагах. С запяток соскочили гайдуки, низкая дверца распахнулась и со страшным цепным грохотом полетела наземь складная лестница. Из-за подвязанных занавесей выскользнул желто-зеленый перст… то есть судьба. Давешний скороход, нисколько не попорченный течением времени, которое давалось Золотинке так тяжко. Перст судьбы оставался розовощек и приятно гладок.

Важно оглядевшись по сторонам, не миновав взглядом и Золотинку, он развернул свиток, на котором болталась красная печать и спросил, кто тут девица, ложно именующая себя Золотинкой?

Как видно, желто-зеленый перст имел на этот счет кое-какие предварительные догадки, потому что уставился без обиняков на прикованную к столбу девушку. Побросав игральные кости, которыми пробавлялись они возле колодца, сбежались стражники. Встрепенулся иссиня-бледный чужеземец, который давно уж молчал, понурившись.

Перст судьбы повторил вопрос.