Хозяин - Михаил Орлов Страница 21

Они уже не могли бурно радоваться. Все многочисленное войско, все многие тысячи бойцов, разбитые на сотни и десятки, после битвы и долгого ночного праздника просыпались еле-еле, стали вялыми, ослабели, рассыпались по земле, как их застал сон: одни сидели, другие лежали, и казалось, ничто не сможет поднять их навстречу новому дню.

Однако все было не так уж плохо. Солнце незаметно поднялось и зажгло костры неподвижной травы и зелени леса, и вот уже поле и земля задымились на жаровне полудня. Поварихи приготовили еду, и вкусные запахи заставляли шевелиться все большее количество народа.

С лепешек стекал жирный перечный соус. Картофель, вареное мясо, всевозможные каши, твердый сыр, свежие овощи… Медвяный напиток был в избытке – лился из больших городских фляг в пластмассовые кружки; бойцы макали в него вместе с пальцами лепешки и хлеб, а потом совали в рот, отгоняя нахальных мух и прочую мошкару.

От женщин, разносивших варево, исходил такой пронзительный запах, что мужчинам хотелось бросить еду, схватить разносчиц и повалить на землю. Но те, сбиваясь в тесный ком волос, еды, горячих грудей и толстых задов, уклонялись с большой ловкостью, никого не обижая, впрочем.

Окончательно пробудив жизнь: проглотив еду и потискавшись с разносчицами, бойцы искали своих командиров и ловили приказы. Надо было приготовиться к последнему действию праздника, к самой концовке, к завершению всего – долгой и приятной казни пленных. Надо было приготовить много костров, а значит, тащить из леса стволы деревьев и сучья валежника.

Дело спорилось, и все радовались. Все, от самого простого солдата до десятников и тысячных, ликовали, вспоминая победу над врагом, ибо чувствовали, что одолели неприятеля, как великие воины, не считаясь ни с жертвами, ни со смертью, не говоря уже об увечьях.

Лука, уснувший среди пленных, проснулся свободным, но, нимало не задумываясь над новым преображением, бродил среди своих друзей-врагов. Незаметно наступил вечер. Углубившись в лес, он разглядывал все, что видел впервые: здесь было все ладно и все на месте, и извилистые тропинки проходили сквозь множество листьев, упавших с веток и стволов. Одни были желтые, другие зеленые, сухие и мягкие, вялые, и казалось, что каждая ветка над головой машет, словно опахало, разгоняет прохладные струи воздуха.

На повороте Лука встретил небольшую химеру. Она плыла над землей, отталкиваясь щупальцами от тропинки. Химера уставилась на Луку большими коричневыми глазами и спросила, шевеля клювом вместо губ, не встречал ли он Лайму. Она еще утром убежала в лес, да вот понадобилась командующему Локу.

– Так что, если увидишь, скажи, что ей надо идти в лагерь. Командир обещал продырявить мне брюхо, если я не отыщу. Так что передай, прошу.

– Увижу – скажу. А что, командующий Лок и правда может продырявить тебе брюхо? Неужели он такой бессердечный?

– Обычно нет. Но сейчас он сердится на Лайму. Она, видите ли, не желает смерти своему дружку, этому каменщику, на которого наши волхвы-епископы напустили чары и заставили помогать нам. У нее капризы, а нам праздник нарушать. Так ты передай.

В кустах зашуршала трава. Лука повернулся и увидел прячущуюся за ствол Лайму. Та делала знаки, чтобы он молчал.

– Увижу – скажу, – пообещал Лука и, дождавшись, когда химера уползет за поворот, повернулся к Лайме. – Что же это ты убежала? – сказал он, подходя к ней. – Бой в городе закончился, так ты теперь не желаешь работать со всеми. Нехорошо.

Лайма потупилась, скорчив гримаску, которая свела на нет видимость раскаяния. Круто повернувшись, она зашелестела юбкой и пошла прочь, но так, словно приглашала идти за собой.

Лука окинул ее взглядом с головы до ног и удивился, что не замечал, какая она маленькая и ладная. Он думал, что она выше него, а она вот какая. И незаметно, что она девушка-пантера, сейчас в ней не было ничего кошачьего, ничего от той кошки, что страшно дралась вчера на улицах города.

Он побежал за ней, думая, что это он сам изменился. Сутулый, маленький и горбатый Лука исчез, он и в самом деле стал выше, стройнее. Руки стали длиннее и ноги стали длиннее. На ходу ощупав лицо, он сразу признал, что изменился. Словно бы в руках было зеркало или подушечки пальцев стали зрячими. Солнце между тем окончательно зашло, раскрасив краешек неба багровыми и пастельными тонами. Летали маленькие, как мушки, нежные бабочки, и где-то неподалеку сладостно пели птицы.

– Не думал я, что ты такая, – сказал он.

– Какая такая? – сразу приостановилась она и с любопытством взглянула на него.

– Ну, такая, – повторил он, а Лайма махнула рукой.

– Вот, сам не знаешь.

Она бежала все быстрее, словно летела. Лука едва поспевал за ней. Лес, куда они углублялись, становился все гуще.

– И что тебе воевать захотелось? – спрашивал Лука. – Что дома не сиделось?

– У нас все женщины воюют. Женщины воюют, а мужчины дома лежат. Мы за них работаем и воюем, а они толстеют, коты.

– Ну и бросили бы вы их.

– Я и бросила, сам видишь.

– Не вижу.

– Какой ты слепой, право…

Не выдержав, Лука схватил и притянул ее к себе. Она осталась человеческим существом, а он слышал лишь свое тяжелое звериное дыхание, и в запрокинутых миндальных глазах отражались алмазы звезд. Жгучий голубовато-золотой свет вечерней зари заливал бесконечную тьму леса.