Анабиоз. Сын зари - Дмитрий Казаков Страница 21

Вот уж точно: лучшие монахи и священники получаются из бывших палачей, убийц и солдат.

В соседней комнате, той, что с печью, ждали все, кроме Федора, сегодня, похоже, оставшегося на страже, но Кирилл садиться в кресло не стал. Остановился у двери и махнул рукой, давая знак начинать. Поймал взгляд Дины, горячий, точно внутренности доменной печи, и поспешно отвел глаза.

Только не думать о том, что она красивая женщина!

Какофония на этот раз продлилась несколько меньше, чем вчера вечером. Когда смолкло бормотание последнего из пацанов, Кирилл заговорил, вспоминая «Евангелие от Марка»:

— И когда молишься, не будь как лицемеры, которые любят в церквях и на улицах останавливаться молиться, чтобы показаться перед людьми. Истинно говорю вам, что они уже получают награду свою. Ты же, когда молишься, войди в комнату свою и, затворив дверь…

Текст он помнил так четко, будто страница Библии находилась перед глазами, и только некоторые места были смазаны, так что их приходилось восстанавливать по смыслу.

Кирилл опасался, что у него ничего не выйдет, все поймут: озвучивая эти вещи, он на самом деле не верит в них. Но его слушали с горящими глазами и открытыми ртами, а мальчишка, тот же самый, что и вчера, торопливо записывал, и карандаш так и летал над страницей.

— …не уподобляйтесь им; ибо знает Отец ваш, в чем вы имеете нужду!

Кирилл замолк.

Серега поклонился ему первым, затем начали гнуть шеи остальные, и это вновь породило отвращение в душе недавнего журналиста, полагавшего, что истинная вера имеет мало общего с раболепием и дурацкими ритуалами.

Но она, похоже, нужна людям куда меньше, чем те же ритуалы.

Найди он смелость последовать собственным убеждениям, в этот момент непременно воскликнул бы «Хватит поклонов! Прекратите! Мне это неприятно!», но он промолчал, решил, что Сын зари достоин немного большего, чем простой человек по имени Кирилл Вдовин.

После завтрака Клавдия Петровна вновь осмотрела рану.

— Еще пару дней и, если все останется нормально, бинты можно будет снять, — сообщила она.

Но лежать эти двое суток в кровати Кирилл не собирался. Несмотря на протесты врачихи, он двинулся в обход дома и окрестностей — надо было понять, где он оказался, и что вокруг творится. Серега потащился следом, неизбежный, как тень или отражение, и столь же бесшумный.

За две недели, что прошли с момента пробуждения, Федор и его люди успели неплохо обжиться.

Они обыскивали квартиры и магазины, и стаскивали к дому, что стал их убежищем, всё, что могло пригодиться — одежду, инструменты, лекарства, продукты, как-то пережившие эти годы. Большую часть «добычи» после осмотра выкидывали, но кое-что оставалось и шло в дело. Правда, не сразу.

Шмотки стирали, как сто лет назад, в тазах, безо всяких машин, и только мылом. Посуду отмывали. Условно-съедобное проверяли на истинную съедобность.

Кроме того, сам Федор и еще двое мужчин по очереди ходили на охоту — ружья и боеприпасы нашли там, где их держали на сохранении сгинувшие хозяева, а дичи вокруг имелось предостаточно. Заготавливали дрова. Время в России всегда меряется от зимы до зимы, и до очередной, если судить по долготе дня, оставалось не так много.

Дом был достаточно велик, чтобы почти два десятка человек разместились тут с комфортом — два этажа, гаражи, сараи, обширный подвал и участок соток в двадцать. Ранее тут обитали небедные люди, то ли погибшие, то ли проснувшиеся слишком далеко от своего жилья, чтобы вернуться к нему.

— Кто не работает, тот не ест, — резюмировал Кирилл, когда они побывали на кухне, где женщины разделывали оленью тушу.

— Так ты раненый, тебе лежать надо, сил набираться, — заметил Серега.

— Но какое-то занятие мне можно подобрать?

Бывший десантник поскреб в затылке, и они вместе отправились к Федору.

Тот поначалу и слышать не хотел, чтобы Сын зари трудился наравне с остальными, но потом сдался, и Кирилла приставили к делу — сортировать принесенные из вчерашней «экспедиции» вещи. Как оказалось, занимались этим в одном из гаражей мальчишки под руководством старейшего из мужчин Арсения Викторовича, сурового и морщинистого, в очках и с бородой.

— Еще один помощник? — проворчал он, а пацаны вытаращились на Сына зари с восторгом.

Копаться в грязных, испачканных в земле и крысином помете вещах было не особенно приятно, но Кирилл терпел, понимая, что помогает людям, приютившим его, раненого.

Серега немного покрутился рядом, а затем ушел.

Они рассортировали груду заплесневелой, частью сгнившей одежды — большая часть отправилась в угол, где собирался хлам, а кое-что Арсений Викторович оставил на протянувшемся вдоль стены верстаке.

— Это девкам отдадим. Мож, пошьют чего, — сказал он. — Так, тащи вон тот рюкзак!

Во время «молебна» он вел себя так же, как и остальные, но сейчас обращался с Сыном зари без особого пиетета, именовал на «ты», не стеснялся на него покрикивать, хотя порой в его взгляде сквозила опаска. Похоже, старик не мог решить, с кем он имеет дело — с обычным молодым человеком или с кем-то и в самом деле непростым.

Мальчишки же, Тимоха и Антон, смотрели на Кирилла, открыв рты, и едва не забывали про работу.

— Так, на пол это вываливай, вот сюда, — командовал Арсений Викторович. — Гаврики гараж распотрошили.

Из рюкзака высыпалась куча железного хлама, проржавевшие инструменты, какие-то детали и, среди прочего, тиски, покрытые краской и поэтому не шибко пострадавшие от времени.

— У нас такие в детском доме были, — сказал Кирилл, поднимая их. — В мастерской.

Вспомнилось низкое, душное помещение, куда их водили на уроки труда, и желчный учитель, честно пытавшийся научить подопечных хоть чему-то помимо обычного «не верь, не бойся, не проси…», токарный станок, запах железной стружки, пронзительный визг фрезы.

Осознав, что задумался, Кирилл завертел головой и обнаружил, что и мальчишки, и Арсений Викторович таращатся на него. В глазах у Тимохи с Антоном застыло разочарование.

— Вы чего, на самом деле верили, что я родился несколько дней назад? — спросил Кирилл. — Из рассвета?

Старик закряхтел, мальчишки отвели взгляды.

— А как взаправду? — несмело спросил Тимоха, тот самый, что все записывал.

Он был старше приятеля и выглядел куда серьезнее — этакий маленький мужчина.

— Я не знал родителей, — сказал Кирилл, — ни отца, ни матери. Рос в детском доме…

Как и все соседи по комнате, да и по этажу, он время от времени гадал — кто они, давшие ему жизнь и оставившие в одиночестве, и почему они так поступили? Вместе с другими грезил, что к воротам подъедет машина, из нее выйдут мужчина и женщина, похожие на него…

Мечта умерла годам к двенадцати.