Мефодий Буслаев. Тайная магия Депресняка - Дмитрий Емец Страница 21

Эссиорх, для которого ход ее мыслей не был тайной, кивнул:

– Иногда – да. Но лишь тогда, когда сущность эйдоса еще неопределилась. Иногда человек всю жизнь метался между светом и мраком,раздираемый противоречиями. И эйдос у него такой же. То сорвется с ладони,вспыхнет так, что мрак отшатнется в ужасе, а то вдруг темнеет, тяжелеет и такдавит на ладонь, что хочет, кажется, в землю уйти. И вот тут-то, конечно,начинается битва. Блеск стали, яростные звуки маголодий, вой комиссионеров… Ноэти-то все больше на психику давят, не вмешиваются. По давней договоренности,битва всегда происходит один на один.

– Вот видишь! А ты говоришь: эйдосы – гниль! – сказала Ирка.

Эссиорх подышал на свои замерзшие руки с каймой машинногомасла под ногтями.

– В том-то и дело… Раньше гнилой эйдос встречался один натысячу, и это был шок, сенсация, а теперь едва ли не половина всех эйдосовгнилые… Прилетает златокрылый – и что он видит? И человек будто был неплохой, иособых мерзостей не делал, и хорошие поступки иногда проскальзывали… Казалосьбы, тот случай, когда нужно сражаться, отвоевывать, а отвоевывать-то нечего! Наместе эйдоса – пшик, мумифицированная точка, крошечная, как горчичное зерно. И– все. Страж мрака подойдет, посмотрит, плечами пожмет и удалится. Даже зарукоять меча не возьмется. Ему-то эта мумифицированная дрянь тоже не нужна. Акомиссионеры – те и вовсе не приходят. Чутьем знают, где есть пожива, а гденет.

– И почему так происходит? – спросила Ирка.

Эссиорх долго не отвечал. Он вновь опустился в кресло, обнялколени и стал покачиваться. Русалочьи выпуклые глаза Антигона неотрывно следилиза ним. Темные широкие зрачки качались как маятник.

– А кто его знает, почему? Есть только предположения… Троилсчитает, что граница между светом и мраком становится размытой. По сути дела,она фактически исчезла. Границу заменило то, что люди выбрали себе взамен добраи зла. Мелочные игрушки: приобретательство, погоня за ускользающими иодновременно быстро надоедающими удовольствиями. Плюс якобы важные новости,сменяющие друг друга каждый час и по сути ничего не значащие и ничего не меняющие.Как следствие, люди перестают интересоваться добром и злом и просто живут.Вялые, размякшие, ничего не желающие, ибо ерундовые желания запорошили их мозгточно так же, как перхоть их волосы. Эйдос нужно закалять – в сомнениях, вслезах, в восторгах, в страданиях. Только тогда он станет эйдосом и обрететбессмертие. В прогорклом же жиру благополучия он тонет и съеживается. Раньшевера хоть в какой-то мере защищала от этой инфекции. Сейчас же, когда жирзаместил веру, слабые эйдосы стали беззащитны.

– Но так же, наверное, было всегда? Как не во всех яблокахвызревали семена – ты сам это только что признал, так и не у всех людей эйдосыстановились бессмертными, – сказала Ирка, подумав.

– Да. Но в последнее время – в последние полтора года,говоря точнее, – это стало приобретать катастрофические формы! – сказалЭссиорх.

– Но почему? Что такого произошло в эти полтора года?

– Что произошло? Как минимум две вещи. Первое: МефодийБуслаев осознал – или во всяком случае начал осознавать – свою силу. И второе:он начал встречаться с Дафной.

Это «второе» ужалило Ирку как дачная оса, коварно влетевшаяв рот вместе с куском торта. Эссиорх усмехнулся и ладонью провел по лицу. Иркепоказалось, что щетина издала неприятный звук счищаемой рыбьей чешуи.

«Спокойно! – сказала она себе. – Я злюсь на Эссиорха. Непотому ли, что ревную Мефа? А как же Багров? Да и вообще все, что связано слюбовью, для меня навеки закрытый файл. Валькирия не может быть счастлива влюбви».

– А эйдосы тут при чем? Ну встречается он с Дафной ивстречается. Или в Прозрачных Сферах надеялись, что Меф всю жизнь будетсмотреть на девушек лишь в прорезь боевого шлема? – спросила она, подливая вголос побольше равнодушия из неиссякаемой бутылочки женских эмоций.

– Прозрачные Сферы не занимаются этими вопросами. Наследникмрака может встречаться с кем ему вздумается, но только не с Даф, – уточнилЭссиорх.

– Почему?

– Простое объяснение тебя устроит? Вот оно: Даф – это свет.Мефодий – это мрак.

– Ну не такой уж он мрак! – осторожно возразила Ирка.

Эссиорх строго посмотрел на нее.

– Он станет мраком, потому что не может не стать. Человекто, чем он занимается. По доброй воле или по принуждению – не суть важно. Онкак вода – принимает форму сосуда, в который его наливают. Даже самый твердыйчеловек не может существовать без сосуда. А его сосуд сейчас – мрак. Даф недолжна находиться с ним рядом.

– Почему?

– Закон палитры. Когда черная краска смешивается с белой,получается серость. Вежливая терпимость к злу, равнодушие и хладные рассуждениятам, где раньше полыхало негодование – вот что обволакивает теперь Москву, авместе с ней и весь мир. Покрывает ее, как сырой, разлагающий все туман. И чтов результате? Качество эйдосов ухудшается. Свет в панике, мрак тоже, пожалуй, впанике.

– И это все потому, что эти двое любят друг друга? –спросила Ирка недоверчиво.

Она и верила Эссиорху, и не верила. Какая может быть связьмежду теряющими бессмертие эйдосами и одной-единственной маленькой любовью?Хотя если задуматься, разве воздушному шару, чтобы лопнуть, недостаточно одногоприкосновения иглы? Да и грозные империи нередко падают как карточные домики отодного случайного дуновения.

– Разумеется, это пока версия, но версия очень убедительная.Свет не желает рисковать вечностью тысяч эйдосов ради одной сомнительной любви,– сказал Эссиорх.

Ирка уныло подумала, что их любовь не так уж и сомнительна.К сожалению.

– И вот вывод: Мефодия и Даф нужно разлучить, или мирозданиеокажется под угрозой. Мне там… – Эссиорх вновь неопределенно посмотрел напотолок, – прожужжали об этом все уши.

– Все равно я не понимаю. Двое любят друг друга – кто вправеим мешать? – спросила Ирка.

Эссиорх посмотрел на нее с вежливым недоумением.

– Для того, чтобы отравиться каплей яда в вине, совсемнеобязательно знать, что она там есть! – сказал он. – Достаточно, что стражсвета – а Дафна все еще страж света! – встречается с мальчишкой, воплощениеммрака…