Преторианец - Валерий Большаков Страница 21

– Так мы в Пакистане?! – вылупил глаза Шавкат.

Даврон с сожалением посмотрел на Шавката.

– Этот город, – сказал он значительно, – зовется Антиохия-Маргиана, а страна – Парфией! Знаете, какое время на дворе? Сто семнадцатый год!

– Хиджры? – слабо выдохнул Исмат.

– До хиджры еще пятьсот лет! – раздраженно высказался Даврон. – Еще не родился пророк и некуда совершать хадж!

Ошеломленные бандиты притихли, осмысливая сказанное.

– Та-ак… – тяжело сказал Мир-Арзал. – Это меняет дело. Хотя почему? Кафиров все равно надо брать! Проводниками нам будут, выведут в родное время!

– Они что-то там такое болтали о межвременном туннеле, – энергично кивнул Даврон. – И я узнал, когда снова откроются эти их врата… – Выдержав мхатовскую паузу, он договорил: – Через полгода!

– Отлично… – процедил Мир-Арзал. – Тогда так. Патроны беречь! Стрелять только по команде, и только одиночными! Без оружия мы здесь никто, и звать нас никак! Пограбим местное население, захватим кафиров, выждем шесть месяцев и уйдем! С добычей!

– Тут неподалеку дом богача, – сказал как бы между прочим Даврон. – Мельника Пакора…

– Вот и начнем с него! – кивнул Мир-Арзал. – И еще какой-нибудь храм грабанем! И заляжем на полгода!

– Один храм только? – разочарованно спросил Шавкат.

– Один храм! – передразнил его Даврон. – А ты хоть видел здешние храмы?! Да там даже на колонны листы золота накручены! Статуи из золота отлиты, подсвечники разные, чаши! Да тебе каравана верблюдов не хватит, чтобы утащить все золото из одного только храма!

– Ух ты… – пролепетал Шавкат. – Тогда я согласен!

– Слава Аллаху! – съязвил Мир-Арзал. – А то я беспокоился, все думал, а согласится ли Шавкат-джон?!

Боевики захохотали, и их горбатые тени запрыгали по стенам дахмы вперемежку с дырчатыми силуэтами трупов.

На дело вышли с утра. Переоделись в местное тряпье, что успели стяжать у торговцев на базаре, и явились к особняку Пакора. Этот домина занимал половину квартала, замыкая в себе пару внутренних двориков и выпирая в небо тремя разновеликими куполами.

Банда вошла нагло, как к себе домой. Страшные слухи о «дэвах с молниями» помогли им сберечь патроны – рабы Пакора попрятались кто куда, а мордатые охранники не оказали сопротивления.

– Этих в хауз! – распорядился Мир-Арзал. – Шавкат, сторожи!

Важный Айязов остался бдить, щелкая затвором АКМа и грозно хмуря брови. Охранники, по пояс в воде, вздрагивали и ежились, наполняя трусливое сердчишко Шавката непередаваемым блаженством.

Мир-Арзал с Давроном на пару поблуждали по комнатам, хапая все, что выглядело дорогим, пока не попали на женскую половину. Жена Пакора, толстая грымза, не привлекла их внимания, Даврон только сорвал с визжавшей мельничихи тяжелые браслеты кованого золота, а Мир-Арзал конфисковал целый хомут из ожерелий – жемчуга, бериллы, яхонты, золотые цепи.

– Эге-ге! – весело сказал Даврон, откидывая занавес. – Да тут есть кое-что посвежее старой овцы! Глянь, какие ягнятки!

Мир-Арзал глянул и обнаружил будуар, устланный коврами во много слоев. Там, проваливаясь в мякоть ковров, стояли две девушки, чернявые и пышненькие. Они дуэтом залопотали что-то с перепугу, но Даврон цыкнул на них, и дочери Пакора смолкли, будто он их выключил.

– Даврон! – показал Газиев на себя, и ткнул пальцем в девушку, чьи черные волосы были заплетены в сорок косичек.

– Азата… – назвалась дочь Пакора.

Ее сестра не стала дожидаться вопроса и представилась:

– Сиасса!

– Тебе Азата, мне Сиасса, – деловито распределил Даврон. – Идет?

– Годится! – кивнул Мир-Арзал, вожделея и облизываясь.

Газиев задрал платье на Сиассе – девушка не закричала, не заплакала. Послушно согнулась, пристраиваясь под Даврона.

– Вот что значит хорошее воспитание! – сказал Мир-Арзал, спуская штаны и заголяя Азату.

В дверях появился Тураб, державший под мышкой увесистую шкатулку, и отвалил челюсть.

– Слюни подбери! – крикнул Мир-Арзал. – Ты следующий!

Тураб живо опустил шкатулку на пол и распустил пояс…

И тут, как назло, донесся выстрел.

– Опять этот дурак палит! – озлился Даврон.

В коридоре затопал Исмат.

– Там солдаты! Солдаты! – вопил он.

Ворвавшись в комнату, Юртаев заткнулся и выпучил глаза.

– За мной будешь! – предупредил Тураб.

– Так солдаты… – растерянно проговорил Исмат. Мир-Арзал шлепнул Азату по пухлой ягодице и спихнул ее очередному.

– Солдаты, говоришь? – переспросил он удовлетворенно. – Видали мы этих солдат… знаешь, где? Ладно, как закончите, спускайтесь…

Джуманиязов подобрал с полу свой автомат и направился к выходу во двор. Один за другим ударили три выстрела.

– А-а, чтоб тебя! – выразился Мир-Арзал и кинулся бежать.

Во двор прорвалось человек пять городской стражи, двум Шавкат пустил кровь. Мир-Арзал, не покидая галереи, окружавшей дворик, вскинул «Калашников» и потратил три сэкономленных патрона. Ни один даром не пропал.

– Уходим! – скомандовал он спустившимся подельникам.

– Там еще кто-то прется! – крикнул Шавкат, тыкая стволом в проем ворот.

С улицы донеслось протяжное пение, и во двор торжественно вошли жрецы Арамазда, как парфяне звали Творца Неба и Земли, Отца всех Богов, Подателя всех благ. Жрецов было около десятка, и каждый из них нес по факелу и по пучку веток. Углядев «дэвов с молниями», они сбились в кучу, потом самый смелый поджег ветки от факела и двинулся на Мир-Арзала, изгоняя злого духа священным пламенем.

– У нас огонек покруче! – ухмыльнулся Джуманиязов и нажал на спуск.

Пуля выбила из жреца жизнь и окрасила белые одежды красными потеками. Еще два патрона потратил Даврон, по одной пуле выпустили Исмат с Турабом. Этого хватило – половина «святых отцов» осталась умирать, другая половина разбежалась.

– В храм! – развоевался Мир-Арзал.

– В храм! В храм! – подхватил Шавкат.

Ближе всего стояло святилище Анахиты, Владычицы Нижней Бездны, Царицы Земли и Плодородия, Матери Богов, Властительницы Ночей. Храм, или багин, как его называли парфяне, тяжело вздымался кубическими башнями и черными колоннами, уходя вверх на добрую сотню локтей, и вольно расплывался боковыми пристройками из крупных зеленых кирпичей. На плоской крыше храма росли деревца, пушась густой зеленью. К главному входу над широким выступом, облицованным темно-красными плитками из глазурованного фаянса, вела крутая лестница. Сам вход состоял из трех проемов, а сверху над ним нависала крыша, поддерживаемая квадратными колоннами, и тоже была загромождена зелеными насаждениями.