Милые чудовища - Юлия Васильева Страница 21

Битва за новое жилище продолжалась около получаса, пока кролень и его, надо признать, вполне достойный соперник не выдохлись. В итоге тонконог пропустил пару внушительных ударов по лодыжкам, повалился на спину и взмолился о пощаде. Все это действо оставило у зверя удивительное ощущение одержанной победы и радость завоевания новых территорий.

— Да ты отличный снаряд для моих тренировок, — прошуршал человек, очевидно взывая о снисхождении к своей слабости, — знай себе уворачивайся.

Кролень презрительно фыркнул и повернулся к нему хвостом, что означало позволение жить рядом, но не отбрасывая тень на величественные рога главного самца в стаде.

Заячья память была не длиннее его хвоста, но все ж не такая короткая, чтобы собственное поражение изгладилось из нее слишком быстро, тем и объяснялось удивительное снисхождение к проигравшему.

— Я же просил избавиться от этих двоих… А вы на коляске по городу с ними раскатываете, да еще подарки принимаете! — На пороге неожиданно появился незнакомый двуногий, мелкий, со сложенными впереди конечностями.

— Если бы от ухажеров вашей матушки можно было избавиться при помощи одного только недовольного лица, вы бы преуспели и без меня, юноша. Хотите быстрых результатов — извольте помогать. — Заяц почувствовал, что его снова поднимают над полом, и, не успев даже взбрыкнуть, оказался в руках мальчишки. — Во-первых, присмотрите за кроленем, пока я езжу по делам, и раздобудьте ему свежего мясца, чтоб не сбежал на охоту. А во-вторых, сейчас я напишу письмо, отнесете на угол Каретной. Перед церковью на паперти спросите Тимошу Шустрого. Только скажите, что от меня, а то еще останетесь без карманных денег и вашей замечательной курточки с начищенными пуговицами. Тимофею передайте, что нужно найти художника в разноцветном шарфе, отдать письмо и забрать завтра ответ.

Хорошо быть полновластным хозяином каменного дома и господином над проживающими в нем двуногими. После блистательно одержанной победы над черным человеком кроленю теперь даже охотиться не приходилось. Мясо и вечером, и утром ему принесли уже не только убитым, но и освежеванным (кому-то из человеков пришлось изрядно побегать за добычей — куски были жирненькими и крупными). Спать уложили как истинного вожака, под теплой стенкой, с блюдечком молока перед носом, а добрая Глаша еще с полчаса гладила шерсть (жаль, что двуногая и большая, а так отличной была бы кроленихой).

К утру заяц уже окончательно утвердился в мысли, что новое каменное жилище гораздо лучше амбара и случившееся с ним приключение следует рассматривать как подарок судьбы. Поэтому появление знакомого рыжего двуногого нисколько его не обеспокоило, тем более что в тот момент был предмет, требующий большего внимания.

Тонконог устроил каверзу: взял да и прыснул в морду своему новому предводителю чем-то едким и пахучим. От неслыханной наглости и явного неповиновения кролень сначала пришел в изумление, но потом стало не до того, в носу засвербело так сильно, что зверь все никак не мог прочихаться.

А уж когда черный вновь стал тыкать в сторону зайца конечностью с растопыренными пальцами, стало ясно, что в доме назревал бунт. Не мог человек смириться с поражением, требовал повторного поединка.

Хоть с обонянием, хоть без, рогатый был готов защитить свой новый статус, миску молока и Глашу, ее приносившую. Он разбежался и, верно, сделал это настолько грозно, что противник устрашился сию же секунду и в знак крайнего уважения продемонстрировал, что готов хоть на руках носить нового хозяина.

То-то же!

Дальше было неинтересно. Люди еще немного покричали, пошумели, а затем, к счастью, все лишние покинули дом. Стало тихо.

Чувствующий свою вину тонконог подкрался к рогатому, наклонился и, видимо стараясь умилостивить победителя, вдруг достал из кармана знакомую серебряную табакерку. Раскрыл…

Снова пахнуло ягодной сладостью и весной, родными лесами и напитавшимся влагой мхом. Уши зверя против воли встали торчком.

— Вот и все, больше никаких беглых кроленей. Теперь будешь законопослушный гражданин. — Тонкие человеческие пальцы чиркнули спичкой и подожгли кусочек персикового меха, находившийся внутри.

Запахло паленой шерстью, да так едко, что, когда запах развеялся, в каменном доме еще долго стоял дух кроленьего гнезда.