Истинный принц - Хэйлоу Саммер Страница 21

Этци останавливается на лестнице в нескольких шагах от Каниклы и принимает в своем халате элегантную гордую позу.

– А что насчет барона? – спрашивает она. – Ты разрешишь ему появляться в нашем доме, Золушка? Я смогу, наконец, снова кататься с ним в санях?

– Да конечно, – отвечаю я, хотя по лицу Испе́ра видно, что он разрешил бы все иначе.

– Какая радость, – восклицает Этци. – Я сейчас же напишу барону. Кстати, он беспокоился о тебе так же, как и все мы. С тяжелым сердцем часы считать, и к центру жизни подходя – в ночи друг друга обнимать!

После этой неизбежной цитаты из творчества Ба́ндита Боргера Шелли она разворачивается и шагает на верхний этаж, чрезвычайно прямо и по-женски элегантно, как если бы барон внимательно следил за каждым ее шагом.

– Думаешь, это было мудрым решением? – спрашивает меня Испе́р. – Я не доверяю этому парню.

– Да ладно, – отвечаю я. – Барон надоедлив, но безобиден. И раз уж мы заговорили об этом: королевский повар может передавать Каникле выпечку, и неважно, когда, где и как!

– Да-да, – соглашается Испе́р. – Я этого и не запрещал. Выпечку только проверяли перед тем, как она попадала в дом.

Я снова изучаю Каниклу, которая смотрит на меня блестящими глазами и постоянно утирает с круглых щек рукавом своей ночной рубашки свежие слезы. Почему тогда она плачет?

– Что-то с Гворрокко? – потрясенно спрашиваю я. – Где он?

– В моей постели, – отвечает Каникла. – Не волнуйся, Золушка, с ним все в порядке.

– Но что тогда случилось?

– Я так боялась, что ты никогда не вернешься! – рыдает она.

Я озадаченно смотрю на нее. Она, что, скучала по мне?

– Что стало бы с нами? – продолжает она. – Кто бы заботился о нашем доме и готовил еду? Добрая фея – ужасный повар! Кроме того, у нас закончатся деньги, а люди перестанут указывать на нас и говорить: «Смотрите, вон идут сестры невестки императора!»

Я с облегчением вздыхаю. Эту Каниклу я знаю! А то уже начала беспокоиться.

– К тому же я скучала по тебе, – добавляет Каникла, обнимая меня и прижимая к своему пышному декольте или, скорее, к пледу, который его скрывает. К такому я не привыкла. Меня это прямо-таки смущает. – Да, – добавляет Каникла после того, как отпускает меня. – Этци с утра до вечера говорила только о своем бароне, и у твоей феи тоже было ужасное настроение. Еще и еда плохая! Если бы не знаки внимания Берта, я бы просто умерла с голоду.

Умерла с голоду – это важная реплика. Волей-неволей мне придется съесть этот овощной пудинг, если в доме больше ничего не осталось, иначе я потеряю сознание. Как только я упоминаю пудинг, Каникла с омерзением отворачивается и возвращается в свою комнату. Пока она поднимается со своим пледом вверх по лестнице, издавая свое «бум-бум», которое кажется мне таким домашним, которое становится все менее слышным и, наконец, совершенно стихает, когда дверь ее спальни захлопывается.

Остаемся только мы с Испе́ром. Я делаю попытку пробраться на кухню, но он удерживает меня за запястье.

– Давай поднимемся наверх, – говорит он. – Там есть кое-что получше овощного пудинга.

– Охотно верю, но прежде мне нужно…

– Нет, – прерывает он меня. – Доверься мне!

Что-то во взгляде Испе́ра подсказывает, что нечто, ожидающее меня наверху, менее романтично, чем я предполагаю, и это почти разочаровывает. Он отпускает меня и гасит лампы в холле, кроме той, что держит в руках. Ее свечение мерцает на его лице и блестит в глазах, когда он улыбается мне загадочной улыбкой. Я верю, он знает, что лучше для меня, а потому маленькие волны счастья пробегают по моему телу, когда мы вместе поднимаемся в башенную комнату.