По следу скорпиона - Юлия Федотова Страница 21

– А ночевать мы будем прямо на улице, у памятника? – спросила она с тревогой.

– Ночевать мы будем в Доме гильдии. Мы же не самоубийцы. Идем!

Дом гильдии оказался совсем недалеко, в квартале (если это хаотичное скопление домов можно было назвать кварталом) от памятника Мангоррату. Имел он типично кансалонский вид: большая казарма из желтого песчаника, увенчанная небольшой башенкой с округлым куполом ярко-синего цвета, на улицу выходит глухая стена, окна обращены во внутренний двор. А слева и справа от него протянулась целая шеренга построек разного калибра и стиля, но имеющих одну общую особенность – приметные красные фонари над входными дверями. В конце улицы высилось еще одно сооружение, огромное и круглое, вовсе без крыши, Ильза такого никогда не видела.

– Это цирк гладиаторов, – рассказывала Энка. – Меня в свое время как раз туда и продали. О! А это – мой бордель!

Ильза таращилась во все глаза. Вот они, таинственные и запретные гнездилища разврата! Нет, не такими они ей представлялись. Бордель Энки, например, выглядел вполне мило, этакий благопристойный сельский отельчик с розовыми кружевными занавесочками на окнах и настурциями в балконных ящиках. Только дежурный фонарь над входом выдавал его истинное назначение. Любопытно, что там внутри?

– А можно, я загляну? Только на минуточку?

– Спятила?

– Интересно же! – захныкала Ильза.

– Что за нездоровый интерес? – возмутилась сильфида. – Идем отсюда, не хватало, чтобы меня кто-нибудь узнал! – Она едва не силой втолкнула Ильзу в ворота Дома гильдии.

Девицы без помех пересекли просторный квадратный внутренний двор, обычно используемый как плац для строевой подготовки и арену для поединков, но на входе в казарму их остановил старый десятник с лицом настолько обезображенным шрамами, что уже нельзя было определить, к какому народу принадлежит его обладатель.

– Стоять! Предъявить медальоны… Ох, раздери меня дракон! Это никак ты!!!

– Дядька Прук!! – Энка с визгом повисла на шее у десятника. – А я слышала, тебя убили под Уммаром! Три дня ревела!

– Долго жить буду, – усмехнулся старый Прук, ему польстило столь продолжительное оплакивание. – Не убили, а покалечили. – Он протянул левую руку, вернее, ее остаток, лишенный кисти. – Вот, для настоящего дела больше не гожусь, теперь в сторожах подвизаюсь. Да и то сказать, годы уже…

– А чего вы себе крюк не закажете, как у пиратов? – осмелилась влезть в беседу старших по званию юная Ильза.

Старик опять усмехнулся, но не ответил, а спросил, кивнув:

– Ученица?

– Подруга, – ответила Энка. – Она в Дольнской школе.

– Это правильно, – одобрил Прук. – Все лучше, чем в учениках маяться. А ты, я смотрю, сотник? Умница! Я всегда говорил: далеко пойдет девчонка! Сколько ты народу положила, пока от цирка к нам добежала?

– Много, – неопределенно махнула рукой Энка. – Дядька Прук, а есть два места в казармах?

– Скажешь тоже, в казармах! Ты, поди, сотник, а не крысенок. Найдем что получше… Вы к нам надолго? Наниматься хотите? Тысячнику Тагилу как раз хороший стрелок-сотник нужен. Он вчера только жаловался, что никого серьёзного на примете нет, одна шушера необстрелянная, из дворцовой охраны.

– Не, – помотала головой сотник Энкалетте. – Мы здесь по другому делу. Друзей надо дождаться, мы с ними разминулись. И потом я последнее время больше в разведку нанимаюсь. Свободнее себя чувствуешь вне строя.

Прук хрюкнул, что должно было выражать веселье.

– Да, строй ты никогда не любила, это верно. Как вспомню, что на построениях выкидывала… Ну, идем, провожу в апартаменты. Девчонку к себе возьмешь или в казарму ее?

– К себе, – живо откликнулась сильфида. – Рановато ей в казарму. Там народ всякий бывает.

– Боги великие! – Энка с удивлением оглядывала отведенное им помещение. – Ничего себе, обстановочка! Вот богатеет Гильдия!

А обстановочка и в самом деле была роскошной: стены и полы скрыты под красными сехальскими коврами, по периметру в художественном беспорядке разбросаны шелковые подушки, над низким широким ложем – шелковый же балдахин и кисея от мух, в углу мраморный фонтанчик в виде жабы. И еще обнаружилась специальная комнатка с тем, что Макс обычно почему-то именовал «удобствами». И были удобства эти вовсе не такими удобными, зато красивыми – в форме цветка лотоса.

– Истинный сераль! – восхищалась Энка, прыгая на мягких подушках. – Хорошо, Меридит не видит. Она сказала бы, что воину так жить не пристало, и выдворила бы нас всех в казармы… Да, истинный сераль!

Ильзе слово «сераль» как-то не понравилось, пришлось растолковывать, что оно обозначает комнату для обитания гарема, а вовсе не то, что может показаться по созвучию.

Эдуард со стоном растянулся в пыльной траве у обочины. Солнце немилосердно палило, в воздухе дрожало и плыло марево, фейки-полуденницы резвились в его струях, как в водах реки. Плоская равнина простиралась до горизонта, и, насколько хватало взгляда, не было на ней ни деревца, ни кустика. Лишь на западе высились, попирая небеса, величественные Арвеи, но тень от них, по раннему времени, падала совсем не туда, куда хотелось бы принцу. Рядом, подняв столб пыли, плюхнулся наставник.

– Жара суть главное несчастие спригганского рода! – объявил он.

– Если бы только спригганского, – вздохнула Меридит. – Сколько воюем на юге, а все никак не привыкну.

Рагнар довольно усмехался в усы. Он всегда хорошо переносил, даже любил жару и теперь не без тайного удовольствия мог продемонстрировать свое превосходство в выносливости обычно таким непоколебимым наемникам. Гном, как ни странно, тоже не выказывал особого недовольства: постоишь у подземных горнов – и не к таким температурам приспособишься. А вот Аолен помалкивал совсем по другой причине – не находил в себе сил: несчастный пребывал на грани теплового удара. Для него, выросшего под ласковой тенью могучих коэлнов, степная жара оказалась слишком суровым испытанием. Эльфу чудилось, что беспощадное светило иссушает его, как бедную бесплодную почву, покрытую безобразной растрескавшейся коркой, как жалкую траву, уже в июне желтую и мертвую. Он ощущал себя частью природы и страдал вместе с ней.

– Все! – бессердечно объявил Рагнар. – Отдохнули, и хватит. Подъем!

Северяне вставали на ноги, охая и вздыхая. Эльф тоже приподнялся было, но тут же снова рухнул, глотая воздух, как выброшенная на берег рыба.

– Не могу, – просипел он с трудом, пересохший язык не желал подчиняться своему хозяину. – Не могу больше. Не встану. Жарко.

Меридит хотела возмутиться, но взглянула на Аолена и поняла, что, как говаривала ее тетка Гудрун, попадая в засаду, «дело в самом деле плохо». Лицо эльфа, обычно нежно-розовое, словно у юной девушки, покрыл нездоровый багрянец, взгляд голубых глаз странно помутнел, губы потрескались, золотистые волосы клочками пакли прилипли ко лбу. Никогда ещё дисе не доводилось видеть эльфа в столь плачевном состоянии. В уэллендорфском городском рву и то краше плавали!