Дороги скорби - Павел Серяков Страница 20

Иренка знала, что, стоит ей вырвать засевший меж ребер внука болт, он тут же истечет кровью. По испещренному морщинами лицу катились крупные горькие слезы. В унисон с её рыданиями в полях выли злые ночные ветра.

— Не плачь, бабушка, — Волдо улыбнулся ей, и его улыбка ножом иссекла сердце женщины. — Говорю, уже не больно. Скоро домой пойдем.

Кровь ребенка уже растопила снег и теперь попросту смешивалась с грязью.

Её руки тряслись. Она гладила волосы внука, мечтая лишь об одном — чтобы все это оказалось страшным сном, который растает с первыми лучами солнца.

— Шапку потерял, да? Растяпа, — дрожащим голосом прошептала она сквозь слезы, застившие её глаза. — Как я без тебя?..

Мальчик закрыл глаза и захрипел. Детское тело лихорадочно затрясло. Иренка еще крепче прижала его к себе и взвыла от осознания того, что теперь она одна и теперь ей уже незачем бороться за жизнь, думать, где найти краюшку хлеба, волноваться, из чего сварить похлебку и как поставить внука на ноги. Она никогда не бранилась, а теперь на это уже не было сил.

— Черный, как ночь. Белый, как день. Блеклого мира яркая тень, — её голос дрожал. — Шелест листвы, белизна нежных рук. Всё — твое имя, во всем ты, Лу-ух. Подари моему сокровищу прекрасный сон.

Черно-белый баран стоял позади Иренки и, не сводя глаз с Волдо, ждал, когда тот наконец уснет.

— Друг мой, не бойся. Я провожу тебя до дороги Мертвых, — проблеял он. — А по пути мы увидим чудесные земли, добрых людей и попробуем вкусной еды.

Когда Волдо умер, его душа покинула тело, и, подойдя к Лу-уху, мальчик грустно улыбнулся.

— Это конец? — спросил он, и слова эти ранили душу сына Рогатого Пса. — Я больше не проснусь, да?

— Да, — ответил Лу-ух, — к сожалению, это так, но не думай об этом. Смерть в какой-то степени лишь начало.

Волдо молчал. Сейчас он помнил о каждой их встрече. Помнил каждый миг их недолгой дружбы.

— Ужасный настрой для путешествия, — проблеял Лу-ух. — Я редко предлагаю что-то своим друзьям, ведь дарю им больше, чем кто-либо, но ты, Волдо, можешь попросить меня о чем-нибудь.

Случалось так, что сын хозяина Дороги Грез и узурпатор Тропы Кошмаров провожал детей к Ауру. Каждый подобный случай приближал пробуждение Гриммо, и каждый раз Лу-ух подолгу плакал, уткнувшись мордой в объятья Амелии. Знал, что будет плакать и в этот раз.

— Проси, что угодно, — пообещал он, не подумав.

— Почему?

— Потому, что мне больно, — ответил Лу-ух. — Потому, что мой брат Гхарр советовал мне не привязываться к людям и я, кажется, понимаю, почему он дал мне этот совет.

— Не надо приключений, добрых людей и вкусной еды.

— Почему?

— Не хочу.

— А чего же ты хочешь, друг мой?

— Хочу, чтоб бабушка не плакала.

— Вот как… — Глаза Лу-уха уже блестели от слез. Он сделал первый шаг туда, где пожилая женщина захлебывалась слезами, так до конца и не веря в случившееся. Лу-ух прикоснулся копытом к бледному как мел лицу покойника и произнес: — Я отдаю тебе часть себя и всего себя, не заставляй мою подругу плакать.

Глаза мертвеца, которые Иренка мгновение назад закрыла, широко распахнулись.

— Господь милосердный, — прошептала она. — Волдо…

— Пообещай, что вырастешь хорошим человеком, — проблеял Лу-ух. — Пообещай, что не заставишь других детей плакать. Пообещай, что будешь лучше.

— Я обещаю, — прошептал Волдо до того, как сделал новый первый вздох, — Лу-ух.

— Жаль, что я не вправе оставить тебе эти воспоминания, — сказал он на прощание. — Ты не сможешь с этим жить. Ты забудешь это прямо сейчас. Спи.

Та часть бараньей шерсти, что была бела, как первый снег, тлела и, медленно опадая к ногам мальчика, исчезала в тусклом свете луны.

Иренка еще сильнее прижала внука к груди. Она видела, как снежинки вновь тают, падая на лицо мальчика. Бледный диск луны застыл над полем, и казалось, что его робкий умирающий свет на мгновение стал ярче и от деревьев поползли длинные, похожие на змей тени. Волдо уснул и сквозь сон обратился к Иренке:

— Слушай меня, женщина, — произнес Гриммо устами Волдо. Голос срывающийся его был ужасен, как крадущиеся в ночи тени, как липкий страх, притаившийся за колодцем в безлунном мраке. — Когда он очнется, ты не расскажешь ему, что произошло. Ты не понимаешь, как это важно для меня и… Как было важно для моего брата.

— Хорошо, — старуха не понимала, что происходит, но теперь была согласна на все, лишь бы был жив её внук. Сейчас ей было не важно, Божий или Дьяволов промысел вершит её судьбу. Сейчас было важно совсем иное. — Обещаю.

Тело Волдо изогнулось так глупо и неестественно, что хруст костей, должно быть, разнесся на мили окрест. Из него медленно выползли арбалетные болты. Иренка видела, как они падают на снег. Тяжело и отчего-то совсем беззвучно.

Тьма. Удары сердца все еще приносили невероятную боль. По телу растекалось тепло. Он открыл глаза. Луна скрылась за облаками, но теперь он видел её сквозь окно, лежа завернутый в одеяла. Бабушка сидела рядом и крепко сжимала его руку, он чувствовал на себе её взгляд и был рад тому, что она рядом.

— Лу-ух умер, — прошептал он, считая, что Иренке стоит знать об этом. — Лу-ух умер, и теперь его место занял Гриммо.

Старуха сжала его ладошку еще сильнее.

— Тебе просто приснился сон, — произнесла она.

— Почему холодно?

— Ты простыл, наверное, когда за водой ходил…

Она уже поговорила с сельскими и рассказала им, где нашла внука, но умолчала о том каким.

— Что такое сыграть в два болта? — спросил мальчик, ощупывая бок. — Что это за игра?

— Не знаю, Волдо. Должно быть, тебе это приснилось.