Изгнанники Темногорья - Лада Кутузова Страница 20

Родители объявили знакомым и родственникам, что сын – гений. С этим ощущением Глеб и жил.

В пятнадцать его отправили в престижнейшую школу поэтов. Заведение располагалось в соседнем городе, в часе езды. Глеб, конечно, переживал, не хотел расставаться с друзьями – неясно, как сложатся отношения в новой школе. Но родители выступили дружно: их сыну всё самое лучшее. Тем более ребенок полностью оперился – крылья после линьки поменяли серый оттенок на редкий графитовый цвет с седыми вкраплениями, что уже говорило о неординарности будущего поэта.

Набор в школу происходил через экзамены. Конкурс был сумасшедшим: десять человек на одно место. Не только у Глеба родители хотели лучшего для своего ребенка. А он мечтал об одном: быстрее разделаться со всем этим и махнуть на море. Накупаться до одури, чтобы на год хватило. Родители бегали по кабинетам и суетились, а Глеб расслабился: не пройдет, так не пройдет. Стихи писать ему никто не запретит.

Среди поступающих он приметил одного парня. Тот был полной противоположностью Глебу: рыжий, плотный и с ослепительно белыми крыльями. Глеб не выдержал и подошел:

– Ты не ангел случайно?

Тот отмахнулся:

– И ты туда же! Достали уже этим цветом. Думаю перекрасить.

Глеб едва не поперхнулся:

– А разве можно?

Парень насмешливо посмотрел на него:

– А кто сказал, что нельзя? Мы поэты, нам можно всё.

Сами экзамены прошли легко. Глеба попросили прочесть три стихотворения, написанных в разных стилях. И конечно же, взлететь. Глеб не мог не попозировать. Распахнул крылья и взметнулся под потолок. Мол, вдохновения ему не занимать. Все знают: чем выше оторвется от земли поэт, тем больше у него таланта. Нельзя писать стихи без полета. Это вам не приземленная проза, это парение души. Приемная комиссия довольно переглянулась, и Глеб понял: он принят. Поэтому и не удивился, когда через неделю увидел свое имя в списках. Рыжий парень тоже поступил.

За первый год они сдружились. Рыжеволосого звали Василием, но он стеснялся своего имени и представлялся Лисом. Мол, и масть волос подходящая, и эти буквы в имени есть. Василий и псевдоним себе взял соответствующий: Белый Лис. А Глеб долго мучился: в голову ничего не приходило. И лишь когда преподаватели поставили вопрос ребром, вымучил из себя: Черный Поэт.

– А масло масляное, – ржал Лис. – Не мог что-нибудь покреативней изобрести?

– Да пофиг, – отмахнулся Глеб, – потом сочиню. А пока и это сойдет.

Новый псевдоним он так и не придумал: прозвище Поэт прилипло к нему, точно репейник. Ко второму году обучения у них сложилась компания: Глеб, Лис и две подружки из класса критиков: Джейн и Скарлетт. Ходили вместе в кино и сидели в кафешках, обсуждая стихи маститых поэтов. Спорили порой до глубокой ночи.

Постепенно Глеб стал замечать, что Лису нравится Джейн. Друг терялся в ее присутствии, заливался краской и во всём соглашался.

– Ты что, на Джейн запал? – как бы невзначай поинтересовался Глеб.

– А что, видно? – Лис смутился.

– Ага, – кивнул Глеб. – Ты с нее глаз не сводишь.

Лис помешал соломинкой мохито и сделал глоток, Глеб его не торопил.

– Как думаешь, шансы есть? – спросил Лис.

Глеб пожал плечам: откуда ему знать, он же не девушка. Джейн милая, но вполне обычная: пухленькая, но в меру. Волосы светлые, собраны в хвост. И добрая, даже чересчур. С таким мягким характером ей трудно поэтов разбирать.

Вот Скарлетт другая. Более насмешливая и самоуверенная. Волосы медные, вьются проволокой. А сама мелкая и худенькая, метр с кепкой. Когда стихи анализирует, в выражениях не стесняется. Вечно с Глебом спорит до посинения, несколько раз ругались в пух и перья. Из нее получится настоящий критик.

Джейн и Скарлетт работают в паре: пишут критические статьи. Читать их всегда интересно. Скарлетт язвительная, Джейн – оправдывающая. В результате выходит то, что нужно. Их уже публиковали в толстом литературном журнале, куда большинству начинающих вход воспрещен.

В кафе появились подружки. Скарлетт эффектно опустила перед Глебом журнал и произнесла:

– Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать ^[8].

И веером разложила перед поэтом несколько купюр.

– Что это? – удивился тот.

– Твой гонорар, великий Черный Поэт, – нарочито смиренным голосом произнесла Скарлетт. – Джейн твои шедевры пристроила.

Он вопросительно посмотрел на приятельницу.

– Это мама, – смутилась та.

Про ее родительницу знали мало. Вроде она имела отношение к изданию книг, но подробности Джейн скрывала – стеснялась. Зато старалась помочь друзьям.

Глеб пролистал журнал. Вот, прямо в середине его стихи. Только…

– Их отредактировали, – виновато улыбнулась Джейн.

Понятно. Вместо рваного слога – гладко прилизанный. Ритм выверен, рифмы почищены. Но всё равно приятно.

Их учили в школе, что основная работа над произведением начинается после его написания, только руки вечно не доходят. Глеб набрал номер телефона мамы, та ответила не сразу.

– Привет, ма, – нарочито небрежно начал он, – у меня тут стихи вышли… А-а, ты в поликлинику едешь? Некогда? Ага, потом поговорим.

Он постарался скрыть разочарование от друзей, вроде удалось.

Лис деланно вздохнул:

– Снова меня обошла удача. Как жить?

Все рассмеялись. Лис не любил стихи. Парадокс: парень родился с крыльями и совершенно равнодушен к поэзии. Но деваться некуда: обязан до конца жизни кропать лирику. Выбора нет: или пишешь, или расстаешься с крыльями. А Лис считал, что белоснежное оперенье – он так и не перекрасил крылья – добавляет ему плюсов при общении с девушками. В общем, мучился. Преподаватели морщились, но к рифме и ритму придраться не могли – здесь всё было, как надо. А вот за отсутствие образности, эмоций и поэтичности парню доставалось, но Лис совсем не переживал.

Глеб пересчитал деньги – вполне прилично. Хватит на хороший подарок. Он убрал купюры в карман, Скарлетт прокомментировала:

– И что богатенький Буратино собирается делать с несметными сокровищами?

Глеб пожал плечами: не хотелось распространяться, но его выдал Лис. Брякнул, не подумав:

– Так у Авроры скоро днюха. Думаю, на нее.

– А-а-а, ясненько, – без эмоций ответила Скарлетт.

Она терпеть не могла Аврору Сияющую.

Аврора преподавала в школе верлибр и когда-то была музой умершего Мастера. Говорили, что она тоже подавала надежды, но со смертью возлюбленного из-под ее пера не вышло ни одного стиха. Скарлетт была другого мнения.