Опергруппа в деревне - Андрей Белянин Страница 20

Черт его знает, обычно дьяк врёт естественней, чем делает всё остальное естественное… Но, с другой стороны, от Гороха тоже всяких сюрпризов ожидать можно, утром выясним. Наш парень уже дрых в сенях, временно задержанный (и надёжно связанный) аппендицит в рясе мстительно храпел рядом. А бабка, усадив меня за стол, заказала у домового варенье из зелёного ореха и начала наконец делиться соображениями:

– Уж больно путаный узелок завязывается, да ни один кончик наружу не торчит, и потянуть-то не за что… А ить чую, в деле сем весьма злой умысел имеется! Вот тока сути его я покуда не уразумела… Митеньку в колодец сунуть, тебя коровой напугать, меня, старую, до похмелья довести – это ж разве цель?

– Истинная цель – это испортить нам отпуск, – неуверенно предположил я.

Яга улыбнулась левым уголком рта, типа очень смешная шутка…

– Может, и так, Никитушка, а тока ты думал, кто нам эдаким благорасположением удружил? Дьяк Филька, боярин Мышкин али сам Кощеюшка? Мелковато болотце будет, чтоб там таких чертей крупной сетью ловить…

– Намекаете на то, что у нас по-прежнему нет состава преступления?

– Да составов-то хоть отбавляй! Признаки, приметы, улики, подозрения – всё есть, ан преступления нет как не было! Мы ж обычно любое свершившееся правонарушение рассматриваем, а профилактику стрельцы еремеевские проводят. Вот убьют тут кого-нибудь, так всерьёз и возьмёмся.

– Особенно если убьют Митьку или меня?!

– Тоже логично… – прикинув, пошла на попятный бабка. – Но всё одно труп нужен!

– Каво надо, я зарэжу, э? – с щедрым кавказским размахом уточнили из-под печки.

Я аж дёрнулся, а наша домохозяйка цыкнула зубом на домового. Тот извинился, сказал, что хотел как лучше, и, понизив голос, предложил свои услуги ещё раз, «савсэм бэсплатна, для такой жэнщины!»… Пока они сдержанно выясняли отношения, я тихо уснул там же, за столом. Сны были короткие, сумбурные и не запомнились.

Утро встретил с петухами… Ещё два дня, и я начну на них охоту. Или арестую всех по подозрению в заговоре, подлые птицы наверняка организовали нечто вроде закрытого профсоюза и получили указание от нашего гада из Лукошкина – портить мне кровь… Но это им даром не пройдёт! Я страшно отомщу… чем-нибудь… лучше тяжёлым… скоро… может быть, даже сразу после завтрака. Они меня просто ещё не знают…

А после завтрака был учебный допрос дьяка. «Учебный» – это в том плане, что его проводил Митька, а мы с Ягой только подсматривали и конспектировали.

– Ещё одну плюшку, гражданин?

– Не-эт! Буду я говорить, галилеянин распогоненный, буду, тока не мучь более…

– А ну не раскрывать рот без разрешения! Бабуля старалась, сам Никита Иванович содействие в месилове теста оказывал, а вы вона как мало нас уважаете… Ну-кась, ещё одну!

– Смилуйся, царица небесная… (ням! чавк!) Уп… ить моченьки уже нет, а энтот ирод слугу твого верного погубить решил оскормлением… (ням!) Лопну же…

– А вот я вам чайком малиновым заполирую, – продолжал добрейшей души Митяй, впихивая в Филимона Митрофановича семнадцатую (или сорок вторую?) румяную плюшку. Назим за занавесочкой только успевал подносы менять.

Прошу понять нас правильно, общеизвестно, что дьяк идёт на контакт с милицией только под пыткой либо из личных корыстных интересов. А так мы на любом служебном расследовании легко отопрёмся – типа всего лишь потчевали дорогого гостя свежим печевом…

– Итак, гражданин, с какого рожна вас так к боярам Мышкиным попёрло?

– Да ить мимо же шёл!.. И чёй-то, думаю, теремок такой за забором загадочный, а вы мне руки крутить…

– Ещё плюшечку?

– Ах, к Мышкиным! – мгновенно вспомнил задержанный. – Дык с Мышкиным-то я, знамо дело, уж почитай месяц в тайной переписке состою. Государево дело! Ко дворцу царскому они вернуться намерены, на том и меня уговаривают – грамоты покаянные надёже-государю носить… Я и ношу, чё преступного-то?

– Митя, насчёт колодца уточни, – напомнил я, видя, что все наши подозрения к гражданину Груздеву тают, как масло в блинный день. Спрашивать про то, кто довёл моего напарника до попытки суицида, бессмысленно…

– Не был я там, – уяснив суть вопроса, твёрдо вскинул бородёнку дьяк. – Хошь, так побожусь, а хошь, запрос в Лукошкино дай, твой пёс Еремеев небось подтвердит. Ибо собственноручно мне в сей день и час загривок метелил нещадно, без вины виноватому! За что – не ведаю, а…

– …а без вины у нас Еремеев и комара не застрелит, – строго оборвала бабка и повернулась ко мне: – Не врёт он, Никитушка. Давай отпускать с извинениями. Охти ж, сама не верю, что таковые слова крамольные произнесу… Отпустить… с извинениями… и кого? Фильку-прощелыгу!

Если наша эксперт-криминалистка логично рассчитывала, что после таких слов дьяк ударится в ответные оскорбления и даст нам повод для задержания, – её план рухнул с треском… Филимон Митрофанович лишь состроил мученически-страдальческое лицо и скромненько промолчал. Яга насупилась, а толку? Я кивнул Митяю: развязывай! Освобождённый дьяк шагнул поближе ко мне и с наслаждением оттопырил волосатое ухо…

– Извините, гражданин. Вы свободны, – картонным голосом пробурчал я.

Отпетый скандалист гордо выпятил хрящевидную грудную клетку и, придерживая набитое пузо, мелкими шажками посеменил на выход. Я тупо отмечал следы его грязных лаптей на чистых полах нашей горницы. Озарение пришло, когда за дьяком захлопнулась дверь.

– Лапти! Почему лапти, Митя?! Мы же видели чётко выраженные следы сапог!

– Воистину так, – поражённо выдохнул восхищённый моей дедукцией наш умник и метнулся в погоню.

Со двора раздался придушенный заячий визг гражданина Груздева.

– А ну как он просто переобулся, Никитушка?

– Извинимся ещё раз, чего проще…

– Ну тады, Назимушка, давай ещё плюшек!

Домовой только крякнул из-под печки, но за дело взялся споро. Наш человек, труженик, и чувство юмора имеет, жалко будет с ним расставаться… Но зачем о грустном, на десятой плюшке гражданин Груздев от всей души принял наши извинения за вторичное задержание, а на восемнадцатой признался, что последний раз надевал сапоги аж в марте! По лету лапти куда сподручнее, и легче, и нога не преет, и в плане починки не в пример экономичнее будут.

– А вы, что ль, кого другого за меня, грешного, приняли? Дык было такое дело, могли бы прямо спросить… Нешто я родной милиции когда врал?

Мне сразу захотелось припомнить, что правду дьяк говорил всего один раз, когда впоследствии тайного эксперимента Яги хлебнул у нас Кощеева порошка. Последствия этой «сыворотки истины» мы потом полдня расхлёбывали, но сейчас главным было не это…

Получается, что действительно к дому Мышкиных подходил кто-то другой, в длиннополом одеянии, сухопарый и шустрый, тот, кого на расстоянии, при беглом взгляде, я вполне мог принять за дьяка Груздева.