Мефодий Буслаев. Самый лучший враг - Дмитрий Емец Страница 20

Москва была февральская, серая. Из широких труб Капотни лениво выползал тяжелый дым и, почти не отрываясь от земли, жался к крышам. В окнах зажигались неохотные утренние огоньки. Вспыхивали на мгновение, гасли и потом опять зажигались. Это проснувшиеся москвичи, совершая геройский подвиг, тащились в ванную. Включали свет, ощущали резь в глазах и опять поспешно выключали его, давая глазам привыкнуть.

Ветер толкал в бока тучи, гоня их по восточному краю города наверх, к Щелковскому шоссе, а оттуда левее, к Ярославке, где строился самый высотный в Москве комплекс, известный как «Башня». Первое слово названия фигурировало только в проекте, в рекламе же тактично обходилось. Это тактично обходимое слово было «Вавилонская». Действительно, по архитекгурному замыслу комплекс «Башня» должен был превзойти знаменитое недостроенное сооружение древности, сломанным зубом торчавшее теперь где-то в недрах Тартара.

Но отсюда комплекс «Башня» был не виден. О нем в столице вообще еще мало кто знал. Разве что Пуфс в своей темной комнатке на Большой Дмитровке 13, заранее лелеял его в отчетах. Ежедневные отчеты он писал обычно после полуночи. Каждый отчет был шедевром канцелярского жанра. Успехи не то чтобы преувеличивались, но выглядели очень выпукло и эффектно, неуспехи отнюдь не замалчивались, но выражались так округло и достойно, что казались мелкими пятнышками на сверкающем плаще карьеры начальника русского отдела. Завершалось все мыльно-ускользающим финалом. К каждому отчету прикладывался и пакетик с ежедневными эйдосами, тщательнейшим образом запечатанный, чтобы никто из курьеров не позарился.

Ну да шут с ним, с Пуфсом! Пусть сидит себе в своей норе, откуда не видно даже ночного мигания светофоров, и пишет кровью четвертой группы, для тонкости письма облизывая кончик пера синеватым языком. Не нужен он нам сейчас! Не просто же так мы начали с труб Капотни!

Совсем недалеко от этих труб — если, разумеется, смотреть оттуда, где летают лишь птицы и боевые двойки светлых стражей, — на замерзшем льду Москвы-реки в районе Южного порта Мефодий Буслаев бился с Варсусом. Радом на пустом ящике сидела Дафна и, поджав пол себя ноги, смотрела. Возможно, если бы она не сидела здесь и не смотрела, Мефодий с Варсусом не бились бы с такой горячностью. Хотя кто их знает…

Поблизости мерз Корнелий, одетый в кучу свитерков, курточек и кофточек, которые выглядывали друг из-под друга как капустные листы. Ниже всех в этом бутерброде одежды помещалась футболка, ворот которой носил следы зубов. Имелась у Корнелия такая творческая привычка жевать ворот футболки. Варвару эта привычка, помнится, выводила из себя. Она вопила и колотила Корнелия подушкой.

У ног Корнелия свернулся на льду песочный грифон. Скучая, он то и дело начинал клювом хватать Корнелия за шнурки. Хранитель грифона, не оглядываясь, хлопал его по клюву свернутой газетой. Причем хорошо так хлопал, от души. Грифон обиженно отдергивал морду, но постепенно забывался и опять тянулся к шнуркам. Уж больно заманчиво вздрагивали их концы, когда Корнелий подпрыгивал, наблюдая за схваткой.

— Ты в курсе, что поднимаешь газету на одного из сильнейших грифонов мироздания, который может за пятнадцать минут уничтожить средний город? — поинтересовалась Дафна.

— А он в курсе, что хорошие дорогие шнурки по одному не продаются? А клюв у него, между прочим, покруче секатора! — отвечал Корнелий, и опять грифон получал газетой.

А рядом вспарывали воздух боевые маголодии. Изредка маголодия задевала клинок, и тогда тот звенел как отламывающаяся сосулька.

Мефодий орудовал спатой, хищные нравы которой были смягчены защитной магией, чтобы не наносить серьезных ран. Оружием Варсусу служили его рапира и пастушья дудочка. Магалодиямн этой дудочки Варсус раз за разом сшибал Мефодия с ног, заставляя его кувыркаться на льду. Мефодий вскакивал и как петух бросался на Варсуса, пытаясь пробиться к нему вплотную. В ближнем бою, он был уверен, короткая спата окажется удобнее рапиры, но увы. Варсус не собирался делать Мефу такой подарок. Лишь однажды Варсус позволил ему прорваться, ловко отвел удар спаты, материализовал крылья, взлетел и…. опять Мефодий оказался на льду — распластанный, как лабораторная лягушка.

— И заметь, — самодовольно сказал Варсус, пролетая над ним, — я тебя еще щажу! Маголодии подбираю самые безобидные. Одна серьезная маголодия — и ты бы не поднялся! А эти так, чисто мух погонять!

Мефодий уже вставал со льда, еле-еле. Приподнимался на руках — и падал. Варсус же всякий раз дожидался, пока он окажется на ногах, и безжалостно сшибал его маголодией.

Дафна понимала, что Буслаев все равно не остановится. Признавать свое поражение не в его правилах. Она выудила из рюкзачка Депресняка и хорошенько встряхнула, чтобы он проснулся. Пригревшийся Депресняк пробуждаться не желал. Он провисал, точно вообще не имеющий позвоночника, а по бокам у него трепыхались два сложенных кожистых крыла.

— Депря! Лети на ручки к дяде Варсусу! — крикнула Дафна.

Едва увидев кота, Варсус завопил и, ударив крыльями по воздуху, поднялся метра на три:

— Нет-нет! Убери!

— Ты не любишь котиков?

— Почему? — оспорил Варсус. — Недавно у одной старушки я видел чудесное чучело кота! Тоже, кстати, абсолютно лысое, но оно-то облезло от времени!

— Завидуешь? Так и скажи! Иди ко мне, моя расчесочка! — Дафна поймала Депресняка и провела его лапой по своей челке, Депресняк послушно выпустил когти.

— Три в одном! — сказала Даф. — И котик, и средство самообороны, и волосы в порядок привести!

— Опасно играешь! — убедившись, что Депресняк за ним не гонится, Варсус с облегчением вздохнул и, спрятав рапиру в ножны, осторожно опустился на землю между Дафной и Мефом.

— Все! Перемирие! — сказал он, показывая Буслаеву пустые ладони.

Мефодий никак не мог определиться, на какую ногу опереться, чтобы было не так больно стоять.

— Ладно. Я признаю, что ты сильнее, — буркнул он. — На данном этапе! Ты неплохо управляешься с рапирой, а маголодии дают тебе дополнительные преимущества. И еще, конечно, крылья. Для стража света я летаю пока возмутительно плохо.

Варсус пожал плечами.

— Ну почему же возмутительно? Я вот не возмущаюсь! — насмешливо сказал он, и это было не совсем правдой, потому что летал Мефодий как раз неплохо, а тренировался так и вовсе по нескольку часов в день.

Тренировался до того, что лицо у него от мороза становилось все красное и Дафне долго приходилось лечить его от насморка.

— Зачем ты опять жался к домам? Я видела! Ты же сломаешь себе крылья! — говорил он.

— Я к ним жался уже потом, когда устал. Обычно я держусь выше, — оправдывался Меф.

— А жался зачем?

— Грелся. Я понял, что вдоль дома всегда идет теплый восходящий поток воздуха. Там же форточки, вытяжки, открытые окна. И ветер никогда не может быть сразу со всех сторон большого дома. Одна из сторон всегда прикрыта. Поэтому вороны всегда и жмутся к многоэтажкам.