Путь к последнему приюту - Андрей Бондаренко Страница 20

Степь — она бесконечна. Тянется — от Большого моря на востоке — почти до Солёных западных озёр, за которыми начинаются обширные каменистые нагорья, постепенно переходящие в высокие и неприступные горы.

Мудрые темнолицые дервиши, изредка приходящие с юга и юго-востока, говорят, что в стародавние времена степь не была такой бескрайней.

Мол, тогда на восточном морском побережье вовсю шумели дремучие и непроходимые леса. Высокие такие, густые-густые, очень влажные и тенистые. А между разлапистых изумрудно-зелёных папоротников охотились — на чёрных мягких лапах — огромные полосатые кошки, которых называли — «тиграми».

Густые леса подступали к степи и с севера. Только совсем другие. Ветви северных деревьев были густо усеяны — вместо продолговатых и мягких листьев — колючими тёмно-зелёными иголками. А ещё в северных лесах водились могучие и кровожадные «медведи»…

Давно это было. Несколько сотен Больших солнц тому назад. Много хрустально-чистой воды утекло — по руслам степных рек и ручьёв — с тех пор.

После того, как монголы одержали Великую Победу над всеми другими народами, мудрый Великий Хан велел: — «Изводить, не ведая жалости, все бесполезные леса, мешающие нашим быстроногим скакунам, под самый корень…. Сжечь их! Вырубить!».

И началась жаркая и весёлая потеха. Потеха — отчаянная, без всяких правил и дурацкого благородства…. Леса — за многие годы упорных трудов и борьбы — безоговорочно сдались. Вернее, отступили далеко-далеко на север. Преследовать их не стали. А зачем? Там, на дальнем и загадочном севере, очень уж морозно зимой. Даже для выносливых и лохматых монгольских лошадок — избыточно холодно.

Да и польза от лесов, как выяснилось со временем, немалая. Славянские русоволосые народы, проживающие в этих лесах, до сих пор платят степным монголам дань ежегодную — тёплыми пушистыми мехами, вкусным копчёным мясом, сладким пчелиным мёдом и различными изделиями из древесины, нелишними в хозяйстве.

Впрочем, Чингиз северных лесов никогда не видел, хотя — за свои двадцать пять Больших солнц — немало постранствовал по бескрайней холмистой степи.

Чингиз — по рождению — был ханом. Нет, конечно же, не Великим. Но и не маленьким. Ханом средней руки — со всеми вытекающими и втекающими последствиями, благами и обязанностями.

Какова была численность его родовой орды? Трудно сказать. Коней и баранов — без счёта. Крепких и верных воинов — порядка сорока пяти тысяч. Были ещё, конечно, женщины, старики, дети, подростки, рабы и рабыни. Но их — как коней и баранов — никто и никогда не считал. А зачем? Они же не умеют держать в руках боевые мечи и стрелять из тугих луков…

Орда Чингиза кочевала по широкой степной долине, зажатой между двумя высоченными горными хребтами, от одной могучей реки — до другой. Вернее, она кочевала здесь — под предводительством легендарных предков Чингиза — уже многие сотни и тысячи Больших Солнц. Естественно, не считая времени, затраченного на славные боевые походы — по приказам Великих Ханов — в далёкие иноземные края.

Эта долина так и именовалась — «Чингизова долина». Назвали её так ещё в незапамятные времена, в честь знаменитого прапрапрадеда Чингиза. В ширину — между горными хребтами — восемнадцать конных переходов. В длину — между великими реками — более ста восьмидесяти. Простор. Свобода. Воля…

Славное место — Чингизова долина. Травянистая пахучая степь, медленные задумчивые реки, звонкие весёлые ручейки, круглые озёра — глубокие и мелкие — наполненные до самых краёв хрустальной, идеально-чистой водой.

Степь, она разная. На западе — ровная-ровная, с отдельно-стоящими покатыми древними курганами, пахнущая горькой полынью. На востоке — многочисленные холмы и холмики, местами заросшие колючим кустарником и высоким чертополохом, а также светло-жёлтая едкая пыль, навязчиво лезущая под одежду.

На западном краю долины — весьма комфортно зимовать: снегу там выпадает мало, да и северные ветры особо не зверствуют. На восточном же зимой трещат лютые морозы, и многие дни-недели напролёт метут, по-волчьи завывая, вьюги, метели и пороши.

Зато в восточных степях очень хорошо весной — там из чёрной земли, щедро-пропитанной растаявшими белыми снегами, гораздо раньше, чем в западных пределах, вылезает первая сочная травка.

В степи — и на западе, и на востоке — всегда замечательно пахнет: утренней свежестью, полевым разнотравьем (зимой — сеном), лёгкой горчинкой, колодезной водой и нежданной тревогой.

А чем — конкретно-глобально — пахнет в степи? То бишь, одним коротким словом?

Глупый и никчемный вопрос. В степи, как всем хорошо известно, пахнет степью. И не более того…

Когда Чингизу исполнилось пятнадцать лет, погиб его отец. Так, вот, случилось. Бывает. В степи — всё и всякое — бывает…

Неожиданно взбунтовались коварные лесные славяне, проживавшие где-то на далёком северо-западе. От Великого Хана поступил строгий и однозначный приказ: — «Усмирить и наказать непокорных!».

Половина родовой орды, объединившись с другими монгольскими отрядами, послушно отправилась на северо-запад.

Бунт, как и всегда, был жестоко подавлен. Орда привезла в Чингизову долину много ценных военных трофеев — главным образом, золотые и серебряные монеты, изящные женские украшения с яркими самоцветами, новых умелых рабов и молоденьких симпатичных рабынь.

А, вот, отец Чингиза в родовую долину не вернулся, меткая славянская стрела пробила ему — насквозь — жилистую шею.

Он умер почти сразу, не мучаясь. Желанная смерть — для настоящего степного воина….

Чингиз был в ханской семье единственным сыном. Поэтому он — в полном соответствии с родовыми монгольскими традициями — и стал новым полновластным ханом Чингизовой орды. Так повелось издревле.

В качестве главного советника к Чингизу был назначен (он самолично и назначил), многоопытный и мудрый сотник О-чой, старинный боевой товарищ погибшего отца.

Примерно через полгода — после получения Чингизом высокого ханского статуса — О-чой, многозначительно прищурившись, заявил:

— Хан, ещё не познавший женщину, не может считаться полноценным ханом. Так издревле повелось. Пришла пора, мальчик, становиться настоящим мужчиной. Пришла…

Тем же вечером в белую ханскую юрту Чингиза — под покровом молчаливой ночной темноты — вошла Минга, предпоследняя жена О-чоя, женщина молодая, симпатичная и опытная.