Святой Камбер - Кэтрин Куртц Страница 20

– Благодарю, отец Каллен, но уже поздно, к тому же у меня ноет каждая косточка. Пока будет довольно и того, что вы станете извещать меня о малейшем изменении планов. Сейчас мне хотелось бы отойти ко сну.

– Как прикажете, Ваше Величество. Потупив взор, настоятель поднял шлем, перчатки и встал, наконец-то взглянув на короля. Он собирался заговорить, но потом поклонился и вышел, не оглядываясь. Синил оставался недвижим.

Даже после ужина он не пришел в себя. Принял ванну, помолился и лег, но сон не шел к нему. Он ворочался, дремал, погружался в кошмары и снова страдал от бессонницы; казалось, этому не будет конца.

Однажды он даже поднялся, зажег свечу, бездумно глядел на огонек и старался обрести ясность в мыслях.

В конце концов он встал за несколько часов до рассвета, надел костюм для верховой езды – мягкая кожа почти не стесняла движений. Натягивая сапоги, он вздрогнул от боли, сразу вспомнив все прелести путешествия верхом, и замахал руками на Сорла, разбуженного возней и заглянувшего к нему. Синил прицепил к поясу кинжал, решив, что в военном лагере королю не пристало появляться без оружия, набросил на плечи черный плащ, завязав его под горлом, и надвинул отделанный мехом капюшон. Считая, что экипирован полностью, он выскользнул наружу, ходьбой будоража кровь и прогоняя вялость мышц.

Никто не останавливал Синила, не заговаривал с ним, но инкогнито сохранить не удалось. Очевидно, стража у его шатра передала другим часовым, что король без свиты обходит лагерь и не желает провожатых. Он чувствовал на себе взгляды солдат – весть о приближении короля каким-то неведомым способом опережала его без всякой деринийской магии.

Когда он направился к холмам, чтобы посмотреть на огни вражеских аванпостов, один из часовых пошел следом, соблюдая дистанцию. Синил не замечал его, укрывшись в тени дерева, он осматривал равнину перед собой. Его беспокоила тишина. Даже обычные ночные шорохи и звуки, казалось, приглушены. Синил стал вслушиваться в звуки спящего мира. Позади него пофыркивали лошади и тихо били копытами о землю, чуть ближе вышагивали часовые, бряцая доспехами при каждом шаге.

Где-то далеко мычали запертые в загонах коровы, и это напомнило ему о том, что он стоит в самом сердце своей страны, и о том, почему он здесь. Серебристый лунный свет играл в каплях росы на еще зеленой пшенице и нежной траве. Что-то будет завтра на этом поле. Он задрожал. Никогда люди не убивали друг друга на его глазах, стенка на стенку, армия на армию.

Синил поплотнее завернулся в плащ и пошел обратно. Обходя стороной постовые костры, он оказался среди стреноженных лошадей, в конце концов наткнулся на Лунного Ветра и Фростлинга. Жеребцы, подняв головы, приветственно заржали, а Лунный Ветер с грубой лаской толкнул его в грудь бархатным носом. Синил прижался к шее коня. Позабыв о своих переживаниях, он наслаждался запахом лошадиного нота и теплом шелковистой шеи Лунного Ветра. Фростлинга он почесывал за ухом.

Это было подарком судьбы. Но вскоре ноги привели его в центр лагеря, к рядам палаток и пирамидам оружия. Двигаясь наугад, король очутился у шатра михайлинцев, данного Алистеру Каллену. Синил подумал о том, как нынче спится викарию, и было бы сейчас спокойнее ему, прими он дружескую руку Каллена.

Вдруг он услышал голоса в шатре.

Синил взглянул вверх. Чернота неба свидетельствовала, что до рассвета осталось несколько часов, а звезды указывали время – шел четвертый час.

Он отступил в тень и прислушался; доносившиеся из палатки голоса принадлежали участникам далеко не праздного разговора. Иногда все говорили разом со странной горячностью, от которой мурашки бежали по телу. Потом спор затихал, и речь держал один. Среди всех выделялся голос Каллена, других он не узнавал.

Он закрыл глаза, тщетно пытаясь разобрать слова. Его волю и ум снова парализовали недавние страшные сомнения.

Что они делали? Кто там был? Могли ли они тайно исполнять какой-нибудь деринийский ритуал, который он заведомо не одобрял? Может быть, поэтому они собрались ночью, когда весь лагерь спал? Надеялись скрыть от него?

Синил должен был все выяснить. Внимательно оглядевшись, он не обнаружил поблизости часовых и никаких признаков того, что его присутствие замечено. Проверил внутренним зрением – никто вокруг не думал о короле.

Оглядевшись еще раз, Синил двинулся вперед, проскользнул полосу, освещенную луной, и замер в темноте у шатра. Его сердце бешено колотилось, он слышал только его удары, отдававшиеся в висках оглушительными толчками крови.

С глубоким вздохом он приказал себе расслабиться. Выждал мгновение и набрался смелости, чуть-чуть раздвинув полотно, заглянуть внутрь.

В шатре было темно. После лунного света Синил, пока не привыкли глаза, различил только группу мужчин (около дюжины), большинство сидело на коленях спиной к нему.

Один, кажется, Каллен, стоял в стороне, отвернувшись. Когда он нагнулся над сундуком или столом, покрытым белой тканью, за ним стала видна свеча. Другой, светловолосый, склонив голову, ждал, расположившись слева от Каллена. Синил решил, что это Йорам.

Глаза привыкли к полутьме, и он узнал в мужчине со слегка посеребренной шевелюрой Камбера, а в огненно-рыжем незнакомце – Риса. Когда Каллен выпрямился, все посмотрели на него, и Синил узнал в присутствующих большинство своих командиров: Джебедия, Бэйвела де Камерона, Джаспера Миллера, юных Джеймса Драммонда и Гьюэра, графа Сайхира с двумя из троих своих сыновей, а также михайлинцев, которых король не помнил по именам, но знал в лицо.

Тут до него дошло, отчего фигура Каллена поначалу вызвала сомнения – отец Алистер был в облачении священника, только не в обычном, а в темно-синем, михайлинском, с особыми крестами Ордена на ризе, вышитыми по традиции золотыми, серебряными и красными нитями. На столе, в котором Синил наконец узнал походный алтарь, виднелись сосуды для таинства причастия. Синил хотел уличить своих друзей-дерини в совершении таинства и оказался прав. Но какой стыд! Он вовсе не ожидал стать свидетелем святого причастия. В нем просыпались и сжимали грудь такие знакомые чувства – любовь и умиление. Каллен поднял потир со священным телом Господа и произнес:

– Ессе Agnus Dei ecce qui tollis peccata mundi.

– Domini, non sum dignus, – негромко в унисон ответили остальные. – Господи, я не достоин того, чтобы Ты снизошел ко мне. Просвети меня, да будут слово и душа моя исцелены.

Синил преклонил голову и закрыл глаза, давая неподвластным времени и дорогим его сердцу словам наполнить все его существо. Даже в устах дерини, тем более такого дерини, как Алистер Каллен, эти слова сохраняли свое значение и сущность, давая силы пройти все, что ему суждено.

Синил открыл глаза и увидел, что Каллен протянул потир Йораму, поклонившемуся и отпившему глоток. Затем Каллен повернулся, чтобы взять с алтаря другую чашу, и начал обходить собравшихся, подавая причастие. Йорам прислуживал, давая каждому отпить из чаши, которую держал, и каждый раз вытирая ее край.