Звезда Запада - Андрей Мартьянов Страница 20

Ни оба норманна, ни монах не заметили, что по их следу идёт некто закутанный по самые глаза в шубу.

Прогалина с гранитным камнем в центре находилась в неглубокой, но скрытой от глаз ложбине меж двух холмов, поросших соснами и столетними, высоченными елями. Видгнир ориентировался в лесу прекрасно, но идти мешал очень глубокий снег, и, в придачу ко всем неприятностям, в сапоги отца Целестина набилось его более чем достаточно. Монах, конечно, видел, как ходят на лыжах зимой охотники, но сам на них никогда не вставал, а сейчас жалел, что ни разу не пробовал освоить эти две доски — очень пригодились бы. Но, в который раз продравшись через очередные кусты, он увидел, что лес расступился, и в лицо ударила волна тепла. Поляна словно была накрыта золотистым прозрачным куполом. Нет, это был не туман: стало ясно, что свет не существует сам по себе, он просто являлся ореолом, своего рода нимбом, окружавшим лесных духов, и рождён был именно ими.

— Идём же, отец Целестин, — благоговейным шёпотом произнёс Видгнир и потянул монаха за плащ.

Тот решился и несмело шагнул внутрь купола, словно опасаясь о него обжечься. Торин, что-то рыкнув в бороду, кинулся за ними, как ныряльщик в холодную воду, — это где ж видано, чтоб толстяк-ромей шёл впереди конунга Вадхейма!

Первое, чему поразился отец Целестин, так это отсутствию снега. Под ногами была земля. Сухая, с пожухлой прошлогодней травой, но земля. И даже сквозь кожаные на меховой подкладке сапоги он чувствовал, что эта земля тёплая. По телу замёрзшего монаха разлилось блаженное, восхитительное тепло, словно и не январская ночь стояла над Норвегией. Он с изумлением отметил, что может явственно различить все детали одежды Видгнира и Торина, — свет был достаточно сильным, как в сумерки летом, когда солнце ещё не скрылось в океане. Возвышавшийся на два человеческих роста тёмно-красный гранитный камень отчего-то превратился в сказочный по красоте кристалл — по нему, оставляя извилистый огненный след, проскакивали синие и белые искры, змеились тоненькие струйки пламени, — казалось, он стал прозрачным ульем, в котором живут тысячи светляков. От такого зрелища у отца Целестина зарябило в глазах. В этот момент в его сознании зазвучал голос, говоривший на языке норманнов. Негромкий, уверенный и спокойный голос, принадлежащий молодому мужчине. Слух не работал — звуки воспринимались всем существом человека, наверно его душой…

— Я приветствую тебя, слуга Вечного Бога, и тебя, Торин, король людей, и тебя, Видгнир. Один из вас знает, что страшиться нас не надобно, и я прошу следовать его примеру. Моё имя на вашем языке произносят так: Гладсхейм. Можете называть меня именно так. Что вы хотели спросить у нас?

Отец Целестин осторожно, словно боясь чего-то, поднял глаза и увидел перед собой человека. И всё бы в нём было ничего, если бы не… не… ну прозрачный он был, попросту говоря. Если же отвлечься от этого неприятного обстоятельства, то можно сказать, что ростом он превосходил каждого из троих людей, даже отца Целестина, хотя монах был среди них самым длинным. Чёрные, наверно, волосы до плеч схвачены таким же призрачным ремешком, одежда белая, длинная, перетянута явно золотым, великолепной ковки, поясом. Непонятным оставалось то, как же и золото, что не старится со временем, эти духи сумели сделать таким же, как и они сами. Лицом Гладсхейм был молод — больше двадцати пяти лет и не дашь, а вот глаза… Будто бы две ярко-синие звезды поселились в их глубине и посылали оттуда свои лучи, словно два лепестка южного, насыщенного цветом неба явились потерявшему дар речи монаху.

Нет, существо с такими глазами не может быть плохим или злым. Сатанинских козней здесь бояться не нужно.

— Ты хочешь спросить, почему и золото бесплотно на поясе моём? — усмехнулся голос. — Нам позволено принимать любые формы и надевать любые одежды. В нас сохранился этот изначальный дар — считай, что пояс мой тебе просто кажется, если тебе так легче.

Эге, они ещё и мысли читают. Надо держать ухо востро!

— Нет, мысли твои, человек, от меня сокрыты. Ведь ты об этом подумал? Я лишь видел, как ты смотрел на меня. Я слышу тебя, только если ты хочешь обратиться ко мне. А ты этого хочешь. Говори же, что тебе нужно узнать?

И, запинаясь, отец Целестин задал терзавший его уже давно вопрос:

— Кто ты? Кто вы все? — За спиной того, кто назвался Гладсхеймом, стояли ещё несколько мужчин и женщин, похожих на него и столь же прекрасных…

— Мы — Первые, — последовал ответ. — Мы жили на землях сих всегда и будем жить всегда до того дня, когда боги изменят мир.

— До Рагнарёка? — вопросил Торин, преодолев оцепенение.

— Вы зовёте это Рагнарёком, иные народы — по-другому.

— Сколько же вам лет? — осведомился отец Целестин и тут сообразил, что вопрос был по меньшей мере глуп. Но ему ответили:

— А как ты думаешь, сколько лет земле, по которой ты ходишь? Нам не намного меньше. По счёту людей — больше четырнадцати тысяч, но мы считаем время иначе.

От услышанного у монаха перехватило дух. Уж лучше бы лесные духи по-прежнему говорили загадками, не называя точных дат, — спокойнее было бы!

— Ты говоришь, боги изменят мир. Но ведь они уже делали это. Где сейчас наши и ваши соплеменники? Куда ушли они? Как их отыскать? — Торин не любил бесед на отвлечённые темы, он жил сегодняшним днём и жаждал действия.

— Верно, — рек Гладсхейм. — Мир преображался не единожды. Впервые — ещё до того, как появился наш народ и поднялось солнце. Затем ещё трижды, и это уже на нашей памяти: когда была война с Потерявшим Имя — о нём вам не нужно знать много, то был великий дух, павший в гордыне своей и злобе; второй раз, когда остров людей был низвергнут в пучины по воле Эйра; и в третий раз, когда Эйра разделил Мир Единый на два мира и землю пограничную, оставив единственные Врата меж нимы. Все, о ком ты хочешь знать, там.

— Где эти Врата?

— На западе. Как найти их — то мне неведомо. Отправляйтесь в земли за великим океаном и, коли хотите успеть, поспешите.

— Знаешь ли ты о той вещи, что способна открыть путь между мирами?

— Она существует, но что она и как выглядит — не знаю. Слышал, что сия драгоценность где-то близ Двери, но с той или иной стороны её — неизвестно. Еще знаю, что владел ею твой, конунг, предок, приведший свой народ в Мидденгард после второго изменения мира, посему вещь эта — твоя. Ищи.

— Как? Скажите хотя бы, где находится Дверь?

Гладсхейм ненадолго задумался, затем молвил:

— Думается мне, это в лесах близ восточного взморья той земли за океаном. Один рек нам, что есть там гранитная скала огромной величины, её и найдите. Далее же Видгнир подскажет тебе, ибо в нём кровь древнего народа говорит сильнее, чем в тебе, конунг.

— Кто-о-о говорил вам о скале? — вытаращил глаза отец Целестин, надеясь, что всё-таки ослышался.

— Один. Так здесь называют этого духа. Случается, он приходит и к нам. Он не склонен ко злу и много странствует.