Мефодий Буслаев. Ожерелье дриады - Дмитрий Емец Страница 20

Дверь, до того упрямо закрытая, скрипнула и гостеприимноподдалась. Весь дом радостно чавкнул и раскрылся, точно устрица. Вихроваотпрянула, как кошка, которой брызнули в нос из пульверизатора.

– Ну вот! Надо было только правильное словосказать! – просипел Чимоданов.

На пороге стоял Ромасюсик. За его спиной Тухломон держал заворот Зудуку. Лицо у Тухломона было деловитое. Бывших сотрудников он не узнавалв упор.

– Че надо? Милостыни не подаем! – заявил он нагло.

Ромасюсик расплылся и обдал всех симпатией такой приторной иненастоящей, что даже толстокожий Чимоданов ощутил себя перемазанным прокисшимвареньем. Чуткому Мошкину внезапно стал ясен секрет Ромасюсика – причина,почему он стал верным слугой мрака и «рупором» Прасковьи. В привычном вариантеложь стоит на правде и осознает себя ложью, что делает ее наглоглазой, легкосмущающейся и уязвимой. В Ромасюсике же ложь громоздилась на лжи и ложью жецементировалась, выстраивая гигантскую пирамиду. До правды докопаться былонереально, поскольку во всей этой пирамиде ее не было вовсе. Куда ни ткни – всемыльный пузырь. Обычно только женщина способна верить своей лжи до конца,создавая в своем роде новую реальность. Мужчине же чаще всего для этого нехватает воображения.

Однако Ромасюсик перещеголял и опередил любую женщину. ДажеПрасковья могла при невероятном стечении обстоятельств измениться к лучшему,круто повернув свою жизнь. Личность она была хоть и своевольная, но цельная, аупрямства хватило бы на целую дивизию казаков-пластунов. Ромасюсик же, дряблый,хитрый, злорадный и вечно врущий, измениться не мог в принципе. В этом смыследля Лигула он был куда надежнее Тухломона.

Сводя вместе эту парочку – Прасковью и Ромасюсика, Лигул,разумеется, хорошо понимал природу зла и его иерархию. Во главе всякого злогоначинания в человеческом мире стоит обычно талантливый, падший, несчастный иизломанный человек, служащий вольно или невольно орудием мрака. Его же окружаютуже совершеннейшие подонки, спасаясь от которых люди поневоле начинают искатьзаступничества и идеализировать того первого – падшего и изломанного. И вот отзла они бегут за защитой к злу.

– От лица Прашечки сообщаю, что рад вас видеть! –официально сообщил Ромасюсик.

– А твое лицо куда делось? – спросил Чимоданов.

Ромасюсик повернулся к Тухломону.

– Ты моего лица не видел? – спросил он.

Тухломоша осторожно хихикнул и поспешил поклясться суккубомХныком, что ничего не видел и ничего не брал. Наклонившись, он поставил Зудукуна пол и отряхнул пальчики.

– Забэрите ваш прэдмэт! – высокомерно сказал онЧимоданову.

– Почему так долго не открывали? – спросила Ната.

Ромасюсик и Тухломон посмотрели друг на друга как двасиамских близнеца, которых спросили, кто родился первым.

– Зигги Пуфс был занят! – произнесли они почтиодновременно.

Ромасюсик больше приударил голосом на «Зигги», а Тухломошана «Пуфса». В остальном же фраза совпала на все сто.

– А Прасковья?

– Праша встречается с ценным сотрудником!

В голосе Ромасюсика показалась затаенная подлянка.Поскреблась ласковой лапкой, сделала скромное «ку-ку!» и скрылась.

Тухломон отодвинулся, пропуская Нату, Чимоданова и Мошкина врезиденцию. Внутри каждый повел себя в полном согласии со свойствами натуры.Евгеша скромно потупился. Чимоданов принялся нагленько и задиристо зыркать.Ната, покачивая бедрами, выпятила грудь и выдала лицом такую сложную сериюатакующих гримас, что ее физиономия смялась, как резиновая.

Они стояли в просторном помещении, похожем на клиентский залпреуспевающего банка. Всюду темный, с желтоватой жилкой мрамор. На стенах –множество служебных инструкций. Большинство на латыни, все в новых пластиковыхрамках. Пара-тройка высоких столов для написания отчетов. У каждогопоблескивает новый одноногий табурет с сиденьем мягким, круглым и выпуклым, какшляпка гриба. В остальном же ничего лишнего. Царство не теории, но практики.

К приемным оконцам течет жидкая очередь, совсем короткая, напару минут. Суккубы и комиссионеры стоят отдельно, что уменьшает число свар.Все тихие, тревожно держат в потных ладошках пакетики с эйдосами. Чимодановудивленно фыркнул и воззрился на Нату. Уж ему-то эта публика была знакома. Онпривык к шуму, гаму, крикам, необходимости хвататься за топор, ругаться,спорить, а тут просто пансион для благородных девиц.

Демонстрируя, что стеклянная перегородка пуленепробиваемая,Ромасюсик извлек автомат Калашникова – новенький, чуть ли не в заводскойсмазке, близоруко оглядел его, сдвинул пальчиком предохранитель и с внезапнойрешимостью дал от живота две короткие очереди. Запрыгали по мрамору горячиетусклые гильзы. По стеклу пошли трещины и сколы, но оно выдержало. Отскочившиепули горохом рикошета разлетелись по залу и едва не сбрили Мошкину половинускулы.

Суккубы и комиссионеры даже ухом не повели. На Ромасюсикаесли и посматривали, то мельком, как умная тетя на дурачка с пистонами.Петруччо шагнул к прозрачной перегородке и будто невзначай заглянул за нее.Тотчас, безошибочно уловив взгляд, на него подняли песочные глаза и махнулирукой в конец очереди.

– Не толпитесь! Больше чем по одному к окну неподходить!

Чимоданов спешно попятился, мгновенно ощутив себя нулем вгигантской канцелярской ведомости. В боксе, куда он заглядывал, сидел уже незадерганный наемный сотрудник, с неминуемыми человеческими проблемами ижеланиями, которых не могли не чувствовать умные суккубы и комиссионеры, астраж мрака. И не только в этом боксе – за каждым из множества окон сидело постражу!

Нет, это были не подобные Арею рубаки, нетерпеливые ипозволяющие легко одурачить себя всякой мелкой сволочи. Рассечь-то надвое такойсможет и нос вмять в голову тоже, а вот разобраться в куче грязных бумажонок –тут его и пот прошибет.

Здесь же за каждым окном на вертящемся стульчике, обложенныйпапками, восседал бюрократик из Канцелярии Тартара – в полосатом костюмчике,пахнущий сложной химической смесью одеколона и пота, упитанный, с уместнойлысинкой, устало слезящимися глазками и непременным пучком не замеченных прибритье волос на подбородке или щеке.

Мошкин, запоздало сообразивший, что обновленная резиденцияроссийского мрака ему не нравится, со скромной улыбочкой попятился к двери.

– Я сок куплю, хорошо? – оправдательно пробурчалон в пространство между Ромасюсиком и Тухломоном, втайне собираясь выбирать егодо конца текущего десятилетия.