Мефодий Буслаев. Карта Хаоса - Дмитрий Емец Страница 20

– И давно бросила? – спросил Арей, усталовтягивая ноздрями знакомый запах.

– Да только что последнюю допила и завязала!..По Тартару ползает, гаденыш! Как меня увидит, язык высовывает. Издевается! Нуничего! Попросит он меня о чем-нибудь!

– Кто?

– Да змий зеленый! – пояснилаМамзелькина.

– Аида! – сказал барон мрака. – Какдавно ты меня знаешь? Так вот: я знаю тебя ровно столько же!

Мамзелькина вздохнула, поправила обострившийсяносик и, оттолкнув косой стул, вытребовала себе кресло. Усевшись в кресло, онаскосила красные глазки на портрет жены и дочери Арея и как ни в чем не бывалоперевела разговор на то, что весна в этом году холодная.

– Холодная, так погрейся! – сказалАрей. – Где взять, чтобы налить, ты знаешь.

Аида Плаховна зарумянилась. Она предпочиталанемного больше политеса. Налив себе медовухи, она уютно угнездилась в кресле,высоко подняв костистые колени.

Пользуясь молчанием, барон мрака лениво взялиз стопки писем верхнее. Распечатал его, просмотрел и брезгливо оттолкнул отсебя ногтем.

– Что там? – спросила Аида Плаховна.

– Донос, – сказал Арей. – Культурныйтакой, в закругленных уведомительных выражениях, но сути это не меняет. Одинкомпаньон сообщает о другом. Мрак им выделил кое-какие средства на некий,скажем там, сомнительный с этической точки зрения проект, а тот, второй,перетрусил и часть «темных» денег перевел на интернат для глухих.Благотворительностью занялся. Доперло, наконец, что раз есть тьма, то есть исвет. Математическое мышление проснулось. Забавный жулик, не так ли? Хочет итам, и тут подстраховаться. А если бы свет ему деньжат подкинул, тогда как? Всюсумму на добрые дела, а на сдачу открыл бы в центре города ночной клуб длянаркоманов?

Мамзелькина булькнула в чашку с медовухой.

– Но не об этом деляге речь, – продолжалАрей. – Его, конечно, сурово накажут, да и интернату подачка не пойдетвпрок. Сегодня там сгорит гараж, и убыток будет примерно на суммупожертвования. По определению невозможно, чтобы деньги крови послужили свету. Мнедругое любопытно, а именно мотивы приятеля, который донёс. В чем лично егологика и где лично его выигрыш?

Мамзелькина вскинула голову и настороженнопосмотрела на Арея. Тот, отлично поняв ее удивление, осклабился. Начальникрусского отдела был не совсем типичный страж мрака. В отличие от совсем ужкондовых начальников Тартара он способен был изредка видеть себя со стороны идовольно трезво судить о себе. С другой стороны, такая сторонняя объективностьмало что ему давала, поскольку он не мог уже измениться.

Откровенность накатывала на мечника волнами,захлестывала его, как лежащий в полосе прибоя камень, и откатывалась назад вморе, оставляя камень на прежнем месте.

– Не думай, что я перековался, Аида! Я стражмрака, и мне плевать, что измена мерзость! Всё, что плохо людям, для меня поопределению хорошо. Но, строго между нами, на что надеются предатели? Измена женикогда не окупается!! Назови мне хоть одного предателя в истории, который хотькогда-то что-то выиграл? Пусть даже и во временной жизни, не говоря о вечности?

Мамзелькина сложила ладошки подзорной трубойи, продолжая дребезжать хохотком, через дырочку посмотрела на Арея.

– Насколько я помню, с Яраатом ты ужерасплатился! – сказала она.

Ноздри Арея едва заметно раздулись. Кожа подусталыми, с красными прожилками глазами стала цвета желтой восковой бумаги.

– Давно хотел тебя спросить: ты ведь тоже тамбыла? – спросил он без всякого выражения, не глядя на Мамзелькину.

– Где, Ареюшко? – наивно пропеластарушка.

– Там и тогда.

Аида поняла, что ей не отвертеться, и голосее, до сих пор сладкий, стал жестким, как курица, умершая своей смертью вовремя марафонского забега.

– А ты будто не знал, что была? Уношу всегдая, даже когда основную работу сделали за меня другие.

– А оставить их ты не могла? Для меня? –спросил Арей еще тише.

Будь на месте Мамзелькиной Мошкин или дажеНата, они бы уже лежали в обмороке. Однако Аиду не так просто было смутить. Онатолько с беспокойством заерзала и сослалась на проклятую работу. В разнарядке,мол, черным по белому всё прописано, а разнарядка «официяльный документ».

– Если б не она, я бы, может, котят на продажуразводила. Сиамских. Я ведь тоже, Ареюшко, это пойло не от счастливой жизниглотаю! Так-то вот! – надрывно сказала Плаховна, присасываясь к кружкемедовухи, точно канализационный насос к засору в трубе.

– Врёшь ты всё, Аида! Не продавала бы тыникаких котят. Они бы у тебя в руках передохли! – сказал Арей.

– Это еще почему? А вот и продавала б! –вскипела Мамзелькина, готовая охранять свою мечту с косой в руках. Как многиесерийные убийцы, она была сентиментальной.

– Ой, брось, Аида! Любая игра в «если бы» –наша пропаганда! Оправдывающий себя быстрее скатывается. Многим кажется, чтоони плохие потому, что кто-то в этом виноват. Сильные духом сохранили бы свойдух даже в зоне за полярным кругом. Гнилые же ухитрились бы сгнить даже наГавайских островах, в гамаке под пальмой! – сказал Арей, роняя словаотчетливо и по одному, точно бусины на полировку.

Заметно было, что не мораль его терзает, асобственная боль, огнем выжигающая его изнутри. Он оглянулся, привстал скресла, застыл. Женщина с немного длинноватым, усталым лицом грустно смотрелана него с портрета.

– Почему? Для меня, Аида! – повторилАрей.

– Ишшо чего! Я их, может, для тебя иунесла! – вдруг сказала Мамзелькина совершенно трезвым, точно и не былоникакой медовухи, голосом.

– ДЛЯ МЕНЯ? – страшно повысил голос Арей.

В тесном кабинете дохнуло Тартаром. Дрогнули иосыпались звонким горохом стекла в резиденции. Затрещали стены, заходилиходуном балки. Мелкой дрожью затряслось все проклятое логово мрака на БольшойДмитровке. Съежился и на глазах впал в ничтожество весь несчастный тринадцатыйдом.

С жестяным звуком на Большой Дмитровкестолкнулось несколько машин. Померк и выцвел размытый московский закат. Страшныймеч, точно сам собой устремившийся к голове Аиды, замер на расстоянии волоса.

Мамзелькина смотрела на Арея с ухмылочкой,прилипшей к тонким губам. Эпилептический припадок дома ее не впечатлил. Мужскиеигры с металлическим ломом не устрашили. В кружке даже медовуха не плеснула.

– А ведь ежели б ты меня убил, енто был былогический казус! Кто б меня унес? – сказала она.