Небеса ликуют - Андрей Валентинов Страница 20

— Вы были правы, мой дорогой друг! Винишко — дрянь. Признаться, совершенно не разбираюсь в здешнем пойле. Ах, дорогой де Гуаира, если бы мы могли оказаться в моей Пикардии!.. Но у вас озабоченный вид! Не поссорились ли вы с вашей прекрасной подругой?

Я только развел руками.

— О, да! Эти женщины! — Дю Бартас вновь вздохнул и закатил глаза. — Иногда встречаются такие тигрицы! Правда, ни одна из них даже во гневе не называла меня столь страшным словом…

Словом? Ах да, «гидравликус»!

— Однако же у синьоры Франчески совершенно превратное представление о нашем сословии. Боюсь, ей встречались не самые достойные жантильомы.

Я вспомнил ее рассказ об актрисе, которую нужно рассматривать только на сцене. Шевалье явно не ошибался.

— Но, дорогой де Гуаира! Нам надо решить много важных дел. Место, время, оружие… Знать бы, в чем этот маркизишка мастак? Шпага или рапира? А может быть, палаш? Что скажете?

И вновь мне стало стыдно. Голодный эмигрант, не знающий, где пообедать, всей душой готов мне помочь. Просто так, без всякой выгоды.

Но мне нужна шпага!

Его шпага.

— Время и место — на их усмотрение. — Я махнул рукой и присел к столу. — Но, поскольку вызвали меня, выбор оружия за нами.

Он кивнул, лицо его сразу же стало серьезным.

— Верно, мой друг! Посему вы должны крепко подумать. Знать бы, шпага или…

— Сарбакан.

«Кое-что», только что изъятое из моей дорожной сумы, с легким стуком легло на стол. Голубые глаза достойного шевалье моргнули, вначале непонимающе, затем растерянно.

— Простите, это…

— Сарбакан, — подтвердил я. — Самый настоящий.

Дю Бартас покосился на стол, отодвинулся, вновь всмотрелся.

— Но ведь это же… дудочка!

То, что лежало перед ним, и в самом деле походило на музыкальный инструмент. Там, откуда я прибыл, братья часто брали с собой флейты, когда собирались в Прохладный Лес. На реке Парагвай любят музыку. Но у сарбакана особая мелодия.

— Сюда действительно дуют, — согласился я, беря со стола немудреное приспособление. — Дуть надо сильно и резко. Посмотрите на ставни. Там, наверху, пятно.

Шевалье, явно сбитый с толку, повернулся, вгляделся, вновь дернул ресницами.

— Там действительно пятно, мой друг, но… Я поднес сарбакан к губам. Дуть надо сильно. Резко.

Звук был почти незаметен. Во всяком случае, для дю Бартаса. Прошла минута, затем другая…

— Я вижу пятно, — растерянно проговорил шевалье. — Вижу! Однако не сочтите за труд пояснить…

— Подойдите ближе, — посоветовал я. — Только, ради Господа, не трогайте руками!

Я ждал, невольно вспоминая далекий день, когда мне самому довелось увидеть, что может эта «дудочка». Только я видел ее в деле. Двое бандерайтов, пытавшихся напасть на нашу миссию. Точнее, их трупы. Скорченные, с посиневшими лицами.

— Да тут колючка!

— Не трогайте! — повторил я, хватая со стола тряпку. — Там яд! Очень сильный яд!

* * *

Трудно убить стрелой обезьяну. И обычной колючкой трудно — раненый зверь уходит в чащу, скрываясь в лесной глуши. А кроме обезьяны, есть еще ягуары, удавы, есть бандерайты и копьеносцы-ланца. Клыки, когти, стальные мускулы, мушкеты, пики. А против этого — колючки. Маленькие колючки, которые легко собрать на любой пальме.

Колючки — и яд.

Тот, кто случайно выжил, рассказывал, что почти не чувствовал боли. Просто сводит мускулы. Просто холодеют руки. Просто…

Но таких, выживших, очень мало. Я видел одного — неподвижно лежавшего, не способного даже двинуть пальцем.

Благородный идальго Хуан Диас де Солис, железнобокий конкистадор, первым увидевший мутные воды Парагвая, говорят, смеялся над голыми дикарями, вооруженными деревянными «дудочками».

Колючка попала ему в щеку.

Когда шевалье все-таки решился взять сарбакан в руки, его лицо странно скривилось. Я понимал его — сам был таким.

— И этим у вас воюют? Какой ужас!

Я не спорил — ужас. Дикие кровожадные «инфлиес» [12], протыкающие ядовитыми колючками благородных «донов», несущих в Прохладный Лес блага кастильской культуры. Троглодиты. Монстры.

Дю Бартас покосился на тряпку, под которой лежала вынутая мною колючка, потер лоб, задумался.

— При зрелом размышлении, а также учитывая, что этот, гм-м, сарбакан, без сомнения, является оружием… Однако же, друг мой, насколько сие оружие благородно?

Я с трудом смог удержаться от улыбки.

— Касики, сиречь вожди племен, кои пользуются этими «дудочками», еще полвека назад были возведены Его Католическим Величеством во дворянство. Так что в Новом Свете — это оружие рыцарей.

— Правда? Тогда конечно. А если что, мы скажем…

— Что маркиз струсил, — усмехнулся я. — Покажите синьору Монтечело сарбакан, пусть закажет такой же у краснодеревщика. А колючек у меня хватит на всех. Стреляемся с десяти шагов.

— Решено! — Его глаза блеснули, широкая сильная ладонь ударила по столу. — Вот это будет дуэль!.. . .

— Vieux diable — закончил я, с запозданием сообразив, что богохульствую. Меа culpa!

— Рад вас видеть, сьер Гарсиласио.

— К сожалению, не могу сказать того же.

Он изменился за эти сутки. Темные пятна легли под глазами, тонкая кожа щек казалась серой, уголки губ опустились вниз.

Изменилась и камера. Табурет стал повыше, из-за чего сьер римский доктор был вынужден то и дело дергаться, пытаясь достать ногами до пола. Бесполезно! В том-то и задумка: неудобный табурет, две яркие лампы у самых глаз и, конечно, маленький человечек в капюшоне, удобно устроившийся рядом.

— Я ждал вас в полдень.

С ответом я не спешил. Да, он ждал меня в полдень, сейчас уже восемь, значит, со времени нашей встречи прошло больше суток. Для человека, сидящего на неудобном табурете, — много. Много — но еще недостаточно.

Недостаточно, чтобы увидеть Ад.

— Сьер, я хочу у вас спросить! Сьер!.. Да, и голос уже другой. Гордыни явно поубавилось. — Простите, я… я не помню, как вас зовут. Сьер, я хочу спросить…

Третья лампа, такая же яркая, стояла передо мной. На этот раз она освещала страницы толстого тома, переплетенного в грубую кожу. Вчера я читал экстракт, сегодня — само дело. Мелкое, рядовое дело о ереси и распространении заведомо вредоносных учений. К счастью, неведомый мне писарь не экономил бумагу — буквы были размером с тараканов. Тех самых, которых столь добросовестно изучал брат Паоло.