Строптивая невеста. Любить нельзя убить - Мика Ртуть Страница 20

Ренар

— Дорогуша, прелесть, милая, богиня, прелестница... серьезно? — скривился Ренар, едва захлопнув за собой дверь их с Морисом комнаты. — Ты прямо как дедуля на столетнем юбилее свадьбы с бабулей. Не удивительно, что гэльские варвары имеют у некры успех, а тебе достаются жалящие проклятия. Меня и то чуть не стошнило, а ведь я за двадцать-то лет привык к твоему идиотизму.

— У тебя просто несварение, мой дорогой братец-уродец. Слабое здоровье, разлитие желчи от зависти, смотри, не помри во цвете юных лет, — Морис завалился на кровать, не снимая сапог.

— Не дождешься, — фыркнул Рене, сбрасывая надоевшую обувь и босиком проходя к раковине: ему срочно требовалось освежиться.

— Язык русичей пафосный и велеречивый, — не унимался Морис. — И вообще, она — княжна, а не одна из этих твоих девок. Впрочем, кроме продажных девок, на тебя все равно никто и не посмотрит. Так что можешь сколько угодно целовать ей ручки, замуж она все равно выйдет за меня.

Ренар чуть не поперхнулся водой, которой умывался.

— Замуж. Ты совсем двинулся или да?

— Это ты двинулся, кузе-ен. Ольга же — идеальный вариант! Умна, красива, одарена, богата и к тому же — Волкова-Мортале! Джек-пот!

— Вот именно. Она — Волкова, — скривился Рене, поднимая взгляд и упираясь в собственное отражение: асимметричное, с кривым носом и багровым родимым пятном на левой скуле.

Отвратительно. Без маски он сам на себя-то смотреть не хочет, а приличные девушки и вовсе шарахаются.

— Волкова, ага, — самодовольно протянул Морис. — Вот увидишь, неделя-другая, и красотка будет есть у меня с рук. А к концу семестра сама принесет архивы прабабки и будет умолять, чтобы я ее взял. Кстати, думаю позвать ее с собой в Брийо на каникулах, познакомлю с будущим свекром.

— Отличная идея. Он закопает вас обоих, и я наконец-то буду избавлен от постоянного созерцания идиотской самовлюбленной рожи.

— Красивой рожи, — ухмыльнулся Морис. — Ну не плачь, малыш, не плачь. Подумаешь, не повезло, зато тебе досталось... хм... горб?

— Прокляну.

— Не проклянешь, совесть не позволит.

Сжав край раковины, Рене зарычал. С каким удовольствием бы он сжал ладони не на фаянсе, а не горле проклятого ублюдка Мориса! Послушать задушенные хрипы, полюбоваться на мутнеющие и закатывающиеся перед смертью разноцветные глаза, так издевательски похожие на его собственные.

Единственное, что было в них похожего.

Какая досада, что убить его нельзя. И совесть тут совершенно ни при чем. Не может быть причем то, чего в их роду никогда и ни у кого не было.

— Лучше иметь горб, интеллект и магию, чем смазливую рожу и пустой череп, дорогу-уша, — справившись с приступом ненависти, пропел Рене: максимально ласково и чарующе.

— Ай-ай, уродец огрызается!

— Поспал бы ты, красавец, месяц-другой, — еще ласковее пропел Ренар, оборачиваясь к Морису. — Не мешался бы под ногами, не лез куда не просят.

— Мечтай, — хмыкнул Морис, но на всякий случай выставил зеркальный щит.

Слабенький, совсем слабенький. Пробить такой — раз плюнуть. Было бы. Если бы у самого Рене оставалось сил чуть более капли.

Потратился. Подчистую. Увы — без толку. Не повезло ему сегодня.

— И вообще. Я тебе нужен, так что не посмеешь, — окончательно обнаглел ублюдочный красавчик.

— А ты проверь, — предложил Рене. — Давай, спровоцируй меня.

— Ну что ты, разве ж я обижу бедненького, убогого калеку. Я же не Фифочка. Кстати, что ж ты ее не проклял, грозный ты наш?

— Это было бы не по-родственному... ох, твою ж мать... — Рене застонал от наслаждения, смешанного с изрядной долей боли: не может быть ничего лучше, чем наконец-то уложить больную спину на горизонтальную поверхность. — Твоя невеста, ты и проклинай.

— Моя невеста — Ольга. Фифа — твоя, несчастный мученик. Выпей уже свою отраву, достал страдать. — Морис недовольно передернул лопатками, словно это его горб тянул, ныл и болел.

Ренар лишь ухмыльнулся. Он бы не отказался выпить зелье прямо сейчас, но вот досада, чаще одного раза в сутки нельзя. А если не принять перед сном — демона с два он уснет.

— Раз достал — так помоги, облегчи страдания несчастного страдальца, трепло ты собачье.

Выругавшись под нос, Морис поднялся, подошел к кровати Рене и ворчливо потребовал:

— Раздевайся и переворачивайся, убогий.

— О, не может быть, сам Прекраснейший снизошел!

— Заткнись и действуй, пока я не передумал.

Ренар снова хмыкнул, но больше дразнить Мориса не стал. С него, гада, станется и впрямь передумать. Из чистой незамутненной вредности.

Следующие несколько минут Рене блаженно стонал в подушку. Под умелыми руками Мориса перекрученные узлы мышц расслаблялись, комки боли таяли, и по всему телу разбегалась блаженная нега.

Но Ренар не был бы самим собой, если бы позволил себе расслабиться и забыть о деле дольше, чем на десять минут.

— Признайся, ты же не всерьез задумал жениться на Волковой, — пробормотал он непослушно-расслабленными губами. Открыть глаза пока не получилось. — Ты же ее ненавидишь.

— Очень даже всерьез. И с чего ты взял, что я ее ненавижу?

— С того, что Волкова прокляла нашу семью. Из-за этих некросов мы...

— Ты, Рене. Не мы, а ты.

— А ты внезапно стал другого рода, малыш?

— А мне она ничего плохого не сделала. И тебе, кстати, тоже. Проклинала-то ее прапрабабка.

— Она — Волкова, и этого достаточно.

— Вот и я думаю, а вдруг этого достаточно, а? Она влюбится в меня, родит здоровых крепких детишек...

— Из которых только один будет с нормальным даром, и тот — урод...

— Уродов родит Фифа, и не мне, а тебе. Если ты вообще способен размножаться.

Ренар снова зарычал, дернулся под руками Мориса — и, спихнув его с кровати, сел.