Русь измочаленная - Юрий Гаврюченков Страница 20

…и льдины. Льдины плывут по реке. Мальчик стоит у самой воды, а река широкая, другой берег теряется в дымке. Река чёрная, у кромки льда сидит ворона. Голос невидимой бабы тянет песню: «Издалека до-олго течёт река Во-олга». Мальчику зябко, он один на широком поле, ни родни, ни дома. Только холодная природа разговаривала с ним.

«Ты умрёшь, умрёшь», — шелестели ивы.

«Ты умрёшь, умрёшь», — журчала вода.

— Отпусти, — выдавил караванщик. — Не держи…

— Я не держу, — миролюбиво согласился Щавель. — Ты сам себя в капкан загнал.

Карп протяжно выдохнул и поник, словно сдулся.

Щавель обратил взор на Литвина. Сотник потупился.

— Мне за движением назначено смотреть. Ты знаешь, я князем поставлен, — упорядочил отношения старый командир, чтобы у начальников более не возникало сомнений. — За Арзамасом я вас оставлю, уважаемые. Карп займётся своим делом, а ты, сотник, своим. И все будут довольны.

— Будем, — сказал Литвин, не смея спорить.

— И ты, Карп, тоже будешь доволен, — обронил Щавель, переведя внимание на караванщика.

— Да, — не осмелился прекословить знатный работорговец, когда-то мальчонкой утащенный злыми татарами в полон, а потом выдвинувшийся на руководящую работу за счёт тяжёлого характера, могучего здоровья и выпестованной кнутом злобы.

Щавель вернулся к своим. Парни, почтенный Альберт Калужский и Лузга кучковались наособицу, причём последний что-то рассказывал, оживлённо жестикулируя.

— Там у них есть мотоцикл. Садишься в седло, хвать за рога, ногой по стременам как пнёшь, и давай ему ро́ги накручивать, а он рычит и мчится как бешеный.

— Не, у нас такие не водятся, — степенно ответствовал Жёлудь.

— Да он железный, как шведский пароход. Мчится, как ветер, и воняет будь здоров.

— Тьфу, срань, — сплюнул парень.

— Прости и помилуй, — осенил себя святым знамением Альберт. — Не может Господь милосердный допустить в мир такую пакость, разве что в наказание нам грешным.

— Не веришь? Руби мой уд на пятаки! — страшно забожился Лузга, обращаясь сразу ко всем. — Суйте в зад мне наждаки, если я вру!

— В Орде водится много престранных зверей, — примирительно воздел ладошки целитель. — Не все они от Творца, иные вышли из рук человеческих, покоряя бренную плоть торжеству научного разума.

— Вот бы на таком промчаться, — мечтательно вздохнул Михан. — Быстро он бежит?

— Галопом. Да что там галопом, любого скакуна обгонит вмиг. Летит как вихрь.

— Много жрёт?

— В городе шесть-семь литров, на трассе — четыре-пять, — скороговоркой выпалил Лузга.

Его никто не понял. Что за скакун, который только пьёт? Увлекательный разговор про басурманскую скотину прервал Щавель.

— Сегодня ночуем в поле, — поставил в известность командир своих ближних. — Завтра обедаем в Валдае и идём дале. Послезавтра встаём на постой в Бологом, переночуем под крышей.

Парням было не привыкать к отдыху под открытым небом, а Лузга тут же сунул руки в брюки и с любопытством воззрился на Щавеля, спросил с подначкой:

— Это как же, Валдай проедем? Там девки с бубенцами на причинных местах. Сотник такого не упустит.

— Сотнику только и делов что до девок? — равнодушно кинул Щавель. — Двинем, как я сказал.

— Войско-то не взропщет?

— Войско подчинится приказу командира, а Литвин — мне.

— Чё, и Карп согласен?

— Очень даже.

Лузга мотнул башкой, пригладил зелёноватый ирокезы:

— Хэх, тебе решать, ты начальник, а я дурак, коли сразу такой расклад не просёк. Совсем забыл, что ты старший по званию и как есть командир.

— Помни, — сказал Щавель.