История Рунного посоха - Майкл Муркок Страница 20

– Сир, дорогие давно кончились. Если мы…

Хоукмун жестом заставил его умолкнуть.

– Мне все равно. Лучшее, что ты можешь сделать, – это понимать мои слова буквально.

Общая комната была почти пуста, разве что двое стариков сидели в полутемном углу, пили что-то из тяжелых кружек и старательно избегали смотреть в его сторону. Хоукмун уселся за маленький стол в центре комнаты, скинул плащ, снял кольчужные перчатки, стер с лица дорожную пыль. Маску волка он бросил на пол рядом со своим стулом – в высшей степени необычный жест со стороны дворянина Темной Империи. Один из стариков с удивлением покосился на него, а когда вслед за этим в темноте зашептались, он понял, что заметили его Черный Камень. Мальчик вернулся с жидким элем и остатками свинины, и Хоукмун как-то сразу поверил, что это действительно самое лучшее, что у них есть. Он съел мясо, выпил эль, а потом велел показать ему комнату. Оказавшись в жалко обставленной клетушке, он сбросил амуницию, умылся, забрался под жесткую простыню и вскоре заснул.

Ночью что-то встревожило его: он проснулся, не понимая, в чем дело, но ощутив сильное желание подойти к окну. Выглянув наружу, он увидел в лунном свете чей-то силуэт: всадник на массивной боевой лошади, казалось, смотрел на его окно. Он был в полном боевом доспехе, забрало закрывало лицо, но даже в этом освещении Хоукмун различил блеск золота и черного металла. А в следующее мгновенье неизвестный воин развернул лошадь и исчез.

Хоукмун вернулся в постель. В глубине души он был уверен, что в этом явлении скрыто нечто важное, но вскоре вновь крепко уснул, а утром уже сомневался, не привиделось ли ему ночное происшествие. Он с недоумением нахмурился: ему ничего не снилось с тех самых пор, как он попал в плен. Одеваясь, Хоукмун еще обдумывал случившееся, но потом пожал плечами и спустился в общую комнату, чтобы найти какой-нибудь завтрак.

До Хрустального города он добрался к вечеру. Здания из чистого кварца переливались живыми красками, отовсюду доносился звон стеклянных украшений, которыми жители Пари украшали свои дома, общественные здания и памятники. Город был так прекрасен, что даже военачальники Темной Империи оставили город почти нетронутым, взяв его хитростью, на что ушло несколько месяцев.

Однако внутри Пари следы оккупации были повсюду, начиная от испуганных лиц простых горожан и заканчивая воинами в звериных масках, по-хозяйски расхаживавшими по улицам. У домов, некогда принадлежавших знатным горожанам, реяли на ветру флаги Джерека Нанкенсина, военачальника ордена Мухи; Адаза Промпа, старейшины ордена Гончей; Майгеля Хольста, эрцгерцога Лондры; Асровака Микошевара, перебежчика из Московии. Микошевар, наемник из Легиона Стервятников, негодяй и разрушитель, всегда был на передовой, все дальше расширяя границы Империи. Его легион служил Гранбретани еще до того, как король-император двинул войска на завоевание Европы, и уже в те времена Асровак Микошевар стал знаменит как психопат, способный потягаться с худшими представителями гранбретанской знати. Его снискавшее дурную славу знамя с вышитыми алыми нитками словами «Жизни – смерть!» вселяло страх в сердца противников. Должно быть, предположил Хоукмун, московитянин отдыхает в Хрустальном городе. Не в его привычках сильно удаляться от фронта, мертвецы влекут его, как розы – пчел.

На улицах Хрустального города не было детей. Тех, кого не истребили при захвате города, завоеватели забрали в качестве заложников.

Хрустальные дома в свете заходящего солнца, казалось, покрылись кровавыми пятнами, и Хоукмун, слишком уставший с дороги, отправился искать рекомендованную Мелиадусом гостиницу. Он проспал всю ночь и большую часть дня, прежде чем продолжить путь к замку Брасс. Впереди оставалось еще больше половины пути.

Дальше Лиона Империя еще не продвинулась, однако дорога к этому городу являла собой кошмарное зрелище: обочины изобиловали виселицами и деревянными распятиями, на которых болтались мужчины и женщины, молодежь и старики, девочки и мальчики. И даже, словно убитые в каком-то припадке безумия, домашние животные: кошки, собаки, ручные кролики. Тела разлагались возле дороги – целыми семьями и даже семейными кланами, от грудных младенцев до престарелых слуг.

Трупная вонь била в нос, пока лошадь Хоукмуна тащилась скорбным шагом по лионской дороге. Зловоние смерти комом застряло в горле. Огонь зачернил поля и леса, сожрал города и села, даже воздух сделал серым и тяжелым. Все, кому удалось выжить, вне зависимости от прежнего положения превратились в нищих – за исключением некоторых женщин, ставших шлюхами, и тех мужчин, которые принесли клятву верности королю-императору.

Если до того Хоукмуну было интересно смотреть по сторонам, то теперь в груди слабо, почти неразличимо зашевелилось омерзение. Он проехал через Лион, не снимая маски. Никто его не остановил, никто не задал ему ни единого вопроса: все, кто служил ордену Волка, сейчас сражались на севере, и Хоукмун мог не беспокоиться, что кто-нибудь может обратиться к нему на тайном языке.

Дороги патрулировали гранбретанские солдаты, поэтому, миновав Лион, Хоукмун поехал полями. Он засунул волчью маску в одну из опустевших седельных сумок и теперь быстро двигался по свободным землям, где воздух до сих пор был чист, но всё равно пронизан страхом – просто страхом перед будущим, а не перед настоящим.

В городке Балансе, где воины готовились отражать атаку Темной Империи – обсуждали безнадежную стратегию, строили никуда не годные боевые машины, – Хоукмун первый раз рассказал свою легенду.

– Я Дориан Хоукмун фон Кёльн, – сообщил он капитану, солдаты которого остановили его и привели в одну из гостиниц.

Капитан, поставив затянутую в высокий сапог ногу на скамью, внимательно посмотрел на Хоукмуна.

– Герцог Кёльнский, должно быть, уже мертв – его захватили гранбретанцы. Думаю, ты шпион.

Хоукмун не стал возражать. Он просто изложил историю, которую придумал для него Мелиадус, и настолько бесстрастно описал свое пленение и свой побег, что его странная манера речи убедила капитана больше, чем сам рассказ. А потом, выкрикивая имя Хоукмуна, через толпу протолкнулся мечник в видавшей виды кольчуге. Обернувшись, тот узнал на плаще воина свой собственный герб. Этому мечнику, одному из немногих, удалось каким-то образом спастись после битвы за Кёльн, а теперь он во всеуслышание превозносил храбрость своего герцога и его изобретательность. Дориана Хоукмуна провозгласили героем Баланса и тем же вечером устроили праздник в честь его спасения.

Впрочем, когда Хоукмун сказал капитану, что хочет заручиться поддержкой графа Брасса и потому направляется в Камарг, тот покачал головой.

– Граф Брасс не принимает ничью сторону. Хотя, возможно, к тебе он прислушается скорее, чем к кому-то еще. Надеюсь, тебе улыбнется удача, герцог.

На следующее утро Хоукмун выехал из Баланса по дороге на юг. Навстречу ему двигались всадники – все они собирались присоединиться к войскам, чтобы противостоять Темной Империи, и их лица были угрюмы.

Чем ближе Хоукмун подъезжал к Камаргу, тем злее становился ветер. Наконец молодой человек увидел вдали ровные болота, камыш, колыхавшийся под порывами мистраля, и озера, сверкавшие на горизонте, – впереди была пустынная, одинокая земля. Но стоило ему приблизиться к одной из сторожевых башен, как замигал гелиограф, и стало ясно, что графу Брассу сообщат о новом госте задолго до его появления.