Чара силы - Галина Львовна Романова Страница 20

Агрик рассказал ему, как добраться до него, но найти обидчиков отрока оказалось гораздо проще — их было слышно издалека. Ржали кони, ревел скот, брехали и визжали собаки, переговаривались люди. Вскоре запахло дымом костров и варевом.

Хорс ступал бесшумно, как призрак, подвозя хозяина к становищу со стороны леса. Но разглядеть кочевников повнимательнее Даждь не успел.

Внезапно впереди затопали копыта. Степняки не могли ужиться с лесом, научиться растворяться в нем, а потому сторожевой разъезд витязь заметил издалека. Но скрываться ему не было нужды, и он направил коня навстречу чужакам.

Они увидели его, почти столкнувшись нос к носу. Длинные копья наклонились, почти касаясь всадника, и Даждь искусно изобразил на лице удивление, смешанное со страхом.

— А ну, стой! — рявкнули на него.

Витязь еле скрыл улыбку — язык оказался ему знаком. Более того, он тотчас же понял, откуда гетты взялись так далеко на востоке.

Три года назад на границе между Кельтикой и Дикими Лесами вогезов был разрушен союз геттских племен. Даждь тогда сражался на стороне вогезов. Племена кочевников были разбиты, а их остатки рассеялись по земле. Эта орда, очевидно, была из числа сбежавших.

Гетты с запада лучше знали наречия тех мест, а потому Даждь, делая вид, что не понимает их, торопливо заговорил сразу на всех западных наречиях, выбирая из каждого по одному–два слова.

Конники выслушали его сбивчивую речь и решительно взяли его в кольцо. Их копья остались нацелены на всадника, и Даждь понял, что его собираются отвести в стан.

Оказавшись среди палаток, кибиток и снующих туда–сюда людей, он понял, что это и в самом деле остатки разгромленного союза — узнавался знакомый символ, к которому его подводили: орел, державший в лапе по мечу, а в клюве — прядь волос из хвоста белой лошади.

Но вождя кочевников Одореха Хромого, к которому его подвели, он никогда не видел прежде и от души обрадовался этому.

Одорех придирчиво осмотрел незнакомца, стоящего перед ним. В это время один из воинов подбежал и почтительно прошептал ему на ухо:

— Мой хан! Этот человек говорит на западном наречии, но понять его трудно. Он говорит, что пришел с миром…

Взгляд Одореха заметно потяжелел, и Даждь понял, что тот первым подумал о разгроме, который нанесли его воинству люди с запада. Даждь был из числа бывших врагов, с которым не собирались церемониться. Что ж, с одной стороны, для его плана это было даже лучше…

— Ты кто? — вдруг быстро бросил Одорех на одном из западных наречий.

Даждь сделал вид, что поражен познаниями кочевника.

— Мой повелитель, — неловко склонился он. — Прошу простить меня… Я не желал вам зла — я просто бедный певец, еду Куда глаза глядят… Благословенный запад, моя родина, закрыт для меня…

Он склонился, чтобы не встречаться с глазами кочевника.

— Ты с запада? — спросил тот. — Что делаешь здесь? Шпионишь?

— О нет, — тянул время Даждь. — Я всего лишь певец и музыкант, еду сам не зная куда… За мои песни, в которых я говорил правду, мой господин изгнал меня…

Одорех остановил Даждя взмахом руки и кивнул своим воинам:

— Обыскать!

Даждь все понял и сумел разыграть удивление, когда чужие руки принялись рыться в его тороках, бесцеремонно сорвав их с седельной луки. Хорс пробовал кусаться, защищая имущество хозяина, но безрезультатно.

В тороках не нашлось ничего интересного — еда на несколько дней, запасные сапоги, теплый плащ на случай непогоды, кое–какие мелочи, необходимые любому в пути, чара Грааль и гусли.

То и другое сделал Даждь сам и ни за что не хотел расставаться с ними. Но именно эти вещи и приметил Одорех и сделал знак, чтобы находку доставили ему.

— Что это? — молвил он, кивнув на вещи.

— Я певец, — принялся объяснять Даждь, — гусли мне нужны для игры и пенья. А чашу мне пожаловали еще в юности, в другой стране, далеко отсюда, к северу. Это память…

Он изо всех сил пожелал, чтобы Одорех ему поверил, и с радостью почувствовал, что ему удалось отвести глаза вожаку кочевников. Тот вдруг фыркнул себе под нос, точно кот, и уселся, скрестив ноги, на шкуры у входа в свой шатер. Окружавшие его воины подобрались, ожидая его слов.

— Если ты и впрямь певец, то спой нам, — приказал Одорех.

Это не входило в планы Даждя, но отступать было поздно. Он вновь опустился на колено перед Одорехом, поудобнее пристроил гусли и тронул струны.

А как встанет в небе ясно солнышко,

выплывут на небо белы тученьки,

спрячется за тучи месяц–ласточка,

и зачнется утро ясно новое.

Как проснется утром степь ковыльная,

степь ковыльная, степь широкая.

Пролетит над ней ветер ласковый

в северную дальнюю сторонушку.

Отнесет он весть родимой матушке —

весточку о сыне, слово горькое:

как его, сыночка, ясна сокола,

да судьбина злая приневолила…

Красивый сильный голос Даждя поднимался над становищем и медленно таял в вершинах деревьев. Люди подобрались ближе к шатру вожака, слушая гостя. Кто‑то вздыхал, припоминая прошлое, кто‑то думал о павших друзьях. Притихли даже звери и животные. Становище молчало, дабы случайным звуком или шорохом не помешать песне.

И только на одного человека не действовали эти звуки. Пользуясь тем, что Даждь ехал, не оборачиваясь и задумавшись, за ним следом пробирался Агрик. С замиранием сердца он наблюдал из кустов, как воина встретил разъезд и отвел в становище. Потом он крался по их следам, осторожничая не хуже волка, и не сразу решился выйти из спасительных зарослей на открытое место — погнала тревога за человека, спасшего ему жизнь. Тот отправился к врагам безоружным, беззащитным — значит, ему может понадобиться помощь Агрика.

Отроку повезло — все в становище были слишком поглощены созерцанием гостя и слушанием его песни, и никто не встревожился, заметив чужака. Агрик крался, сжимая в кулаке нож.

Он ужом проскользнул меж слушающих кочевников и оказался в толпе. Пробираясь ближе к певцу, он вдруг подумал, что ему может еще повезти — если все так заворожены голосом его спасителя, то, может быть, еще удастся самому завершить задуманное и потихоньку улизнуть.

* * *

Песня смолкла. Даждь дотянул последнюю ноту и склонил голову, ожидая слов Одореха.

Вождь геттов поерзал, устраиваясь поудобнее. Он уже очнулся от наваждения и словно впервые смотрел по сторонам, припоминая, где он и что с ним. Взгляд его натолкнулся на коленопреклоненного Даждя.

— Да, певец, твое искусство прекрасно, — молвил Одорех. — Голос твой заставляет забыть даже красавицу и доброго коня… Ты не обманул меня, чужак, и я слово свое сдержу. Раз ты мирно проезжал мимо, то будь свободен и дальше. А не хочешь больше по свету бродить — оставайся! Мы хорошие песни ценим! У любого нашего костра тебе найдется место!