Первый подвиг Елены Прекрасной, или Библиотечный обком действует - Светлана Багдерина Страница 2

Надо будет поговорить с боярыней Федосьей, чтобы та взяла Граненыча к себе – Конева-Тыгыдычная сегодня как раз жаловалась, что их истопник снова ушел в запой. Он тоже был нормальным человеком, заверила ее боярыня Федосья, но календари всегда покупал в кабаке – а там у них что ни день, то праздник, что ни другой – то праздник большой, а других способов отмечать их Селиван не изучил… День кузнеца, День шмелевода, Трехсотлетие освобождения Узамбара от Сулейманского гнета, Стасемидесятидевятилетие освобождения Сулеймании от Узамбарского гнета, День ложкаря и балалаечника, День сбора цвета папоротника… По выражению возмущенной боярыни, все праздники у него слились в один – двухсотлетие граненого стакана, и стакан этот, в который все слилось, был размером со среднее море и с каждым годом увеличивался.

Ох, дела, дела хозяйственные…

– Ф-фу, проветрилось, вроде, – вздохнув с облечением, Матрена поспешно захлопнула рамы, чтобы не выпустить с сивушным амбре и остатки тепла. – А вот сейчас почивать ваше величество уложим, и полегчает вам во сне-то, поди…

Елена прислушалась к своим ощущениям. Спать, есть, пить и слушать болтовню славной, но чересчур разговорчивой Матрены ей не хотелось. И отослав в горничную в людскую ужинать, царица направилась в библиотеку.

Было ли это явление результатом влияния брата Васеньки Иона или еще одной странной прихотью беременной женщины, но в последний месяц она с удивлением обнаружила, что ее стало тянуть на книги. Пустые без ненаглядного Василёчка вечера тянулись долго, и она сначала от скуки, а потом и со все возрастающим интересом взялась за чтение подаренной ей на свадьбу Ионом подписки любовных романов. И сегодняшнему дню на дальнем стеллаже, на специально отведенной для них полке, с которой были изгнаны и свалены рядом в углу приключения и путешествия, уже скопилось несколько десятков массивных фолиантов с золотым обрезом, в обложках, разрисованных доблестными рыцарями в парадно-выходных доспехах и прекрасными дамами с неестественно-алыми губами и в розовых платьях.

До прибытия очередного романа оставалось несколько дней, а последний был прочитан еще на той неделе и уже отправлен во время субботней генеральной уборки горничной Матреной на родную полку в библиотеку. Вот его-то царица и решила перечитать на ночь глядя.

Ах, какие безумные страсти, какая роковая любовь, какие бездны отчаяния и Пиренеи – или эмпиреи?… счастья открывались перед потрясенным читателем! Над их описанием они с Матреной вечера напролет обливались слезами – то радости, то сочувствия. Чего ведь только на свете не бывает!.. Вот и вправду говорят, что интересно там, где нас нет…

Желаемая книжка обнаружилась сразу, но Елена решила прихватить еще одну, чтобы лишний раз не гонять Матрёну в дальний конец дворца и, тем более, не ходить самой – а вдруг больше не захочется?

Какой бы еще роман взять перечитать? Вот этот? Или этот? Или тот?… Ах, нет – как я могла забыть! – вот он, их любимый, написанный благородной синьорой Лючиндой Карамелли «Роковой поцелуй» – на верхней полке. Они прочитали его самым первым, но такие страсти, такие переживания забыть невозможно.

Такую душераздирающую историю несчастной любви не грех и еще раз перечесть. Ох, и навидалась, видно, в своей жизни синьора Лючинда!.. Шесть романов только у них на полке, а сколько еще не прочитанных? А как она ухитряется выбрать время среди головокружительных балов, охот, похищений, побегов с пиратами, украшения новых дворцов и замков, подаренных ей влюбленными королями, сесть, сосредоточиться и записать такое, чтоб это еще и весь белый свет прочел – совершенно не понятно… Мужественная все-таки женщина, эта синьора.

Елена покрутила головой, откашливаясь и нетерпеливо указывая пальчиком на стремянку, но в библиотеке весьма некстати кроме нее никого не оказалось. И тогда царица отказалась от тяжелой лестницы, приставленной кем-то, как назло, к самому дальнему шкафу, взяла колченогую скрипучую табуретку у окна, поднесла ее к своему стеллажу и, держась одной рукой за стойку, осторожно поднялась. Вот он, «Поцелуй», только руку протя…

Внутри у табуретки что-то противно скрипнуло, хрустнуло и треснуло, ножка ее предательски подломилась, царица ахнула, покачнулась, ухватилась было свободной рукой за полку, но, не удержавшись на перекошенной, как карга – ревматизмом, табуретине, сделанной еще, видно, при прадеде прабабки ее мужа, заскользила и повалилась на пол.

Сверху ее закрыл книжный обвал.

* * *

Чернослов прислушался под дверью: ужин шел своим чередом – звенели кубки, ножи и вилки, ровным гулом доносились голоса, перекрывая переливы гуслей.

Лейтенант Ништяк его Черной Сотни, как придумали они называться, вопросительно глянул на него, но колдун, торжествующе усмехнувшись, покачал головой. Грубая сила, лобовая атака… Фи. Ему пришло в голову кое-что получше.

Чернослов был любителем театральных эффектов. Причем провинциальный ли это был театр, существующий исключительно молитвами актеров, или столичный баловень меценатов – безразлично. Чем эффектнее, чем театральнее – тем лучше.

Ну какое впечатление могут произвести ворвавшиеся в сердце – или желудок? – замка посреди мирной трапезы солдаты в чужих доспехах? Максимум – пара подавившихся, да и то не насмерть.

А вот какое впечатление произведет вот это?…

И Чернослов, самодовольно ухмыльнувшись в жиденькую, как суп бедняка, бороденку, щелкнул пальцами, и обе створки дверей, со скрежетом и визгом выдрав десятисантиметровые кованые гвозди петель из косяков, грохнули об пол. Еще щелчок – и центральная люстра обрушилась с потолка на стол, давя и калеча гостей и хозяев…

Если бы была.

Заклинание колдуна, направленное на моментальный разрыв цепи предполагаемой люстры, не найдя назначенной цели, закрутилось радужным колесом, засвиристело, пробило дыру в самой серединке расписанного под гжель потолка и, ухая и рассыпая розовые и желтые искры, ушло в ночное небо.

Огоньки сотен свечей в зеркальных подсвечниках на стенах на мгновение нервно заколебались и снова выпрямились, как стойкие солдатики.

Два человека за столом натужно закашлялись. Кто-то одиноко захлопал в ладони и выкрикнул: «Браво!..» Через секунду его поддержали другие.

– Бис!..

– Бис!..

– Молодца, старикан!

– А кролика теперича из шапки достань, ловкач!..

– Не, пусть с веревками теперь хвокус покажет!..

– Ларишка, Ларишка, чего они говорят, ащь?… – натужно закричала в ухо соседке старуха в жемчугах и синей парче.

– Хвокус, говорят, бабушка, с веревками надо показать!

– Ащь?…

– Хвокус!!!.. С веревками!!!..

– Какие такие веревки!!! Кролика давай доставай!!!

И под ноги колдуну полетела пригоршня медяков.

– А я говорю – с веревками! – и еще одна пригоршня мелочи, пущенная мощной рукой, осыпала его с ног до головы, оставив попутно на лице несколько маленьких круглых синячков с трехглавым орлом.