Принцесса полночного бала - Джессика Дэй Джордж Страница 2

К тому времени Галену сравнялось двенадцать. С восьми лет он работал вместе с солдатами: подносил порох и снаряды, перезаряжал ружья и пистолеты, доставлял донесения генералам и полевым командирам. Он умел стрелять из ружья и пистолета, бить штыком, чистить картошку, накладывать лубки на сломанные конечности, драить сапоги, стирать рубашки и вязать себе носки. Он также метко плевал на шесть футов, ругался, как лучшие из сержантов, и выкрикивал оскорбления аналузцам на их собственном языке. Отец очень им гордился.

Отец получил чин сержанта, а потом однажды утром – сыну тогда было пятнадцать – пал от аналузской пули. Гален похоронил его в общей могиле, вырытой после боя, вскинул на плечо отцовское ружье и ушел на следующую перестрелку. Спустя всего неделю он, сам того не ведая, застрелил человека, убившего отца, всадив ему пулю аккурат в то же место – на дюйм левее сердца.

Те дни, хвала Господу, миновали, и Гален надеялся, что ему больше не придется никого убивать. Он направлялся на северо-восток, подальше от Аналузии, в самое сердце Вестфалина. Его вела надежда разыскать в столичном городе Бруке родню по матери. В боях пало много народу, и теперь Гален уповал, что для него найдется место не только в тетушкином доме, но и в семейном деле тоже. Он точно не помнил, в чем оно заключалось; мать говорила, что вроде бы дядя что-то делал с деревьями. Дровосек в центре города – странное занятие, но Гален не собирался привередничать. Ему требовалась работа, еда и место, где можно кинуть усталые кости.

– О мои старые, усталые кости!

Что это, эхо его мыслей? Гален резко остановился. Куча тряпья на обочине сложилась в очень старую женщину в потрепанном платье и шали. Горбунья уставилась на Галена ярко-голубыми глазами:

– Привет тебе, юный солдатик!

– И тебе привет, добрая женщина, – отозвался он.

– Не найдется ли у тебя чего-нибудь поесть для старухи? – Она облизнулась, показав весьма немногочисленные зубы.

Гален со стоном сбросил ранец на землю и опустился на обочину рядом.

– Посмотрим.

Он не считал, как некоторые другие солдаты, что остальная страна перед ним в долгу. Да, они сражались, но такова была их работа. Гражданские ведь тоже продолжали трудиться. Швеи шили, кузнецы подковывали лошадей и делали гвозди, крестьяне, не призванные на войну, возделывали землю. К тому же родители внушили сыну глубокое почтение к женщинам и старикам, а это древнее создание относилось и к тем и к другим.

Гален пошарил в ранце.

– Воду я уже допил, но у меня остался глоток вина. – Он выложил на землю бурдюк. – Еще есть три галеты, клинышек старого сыра и мешочек сушеного мяса. Вот немного поздних ягод, собрал сегодня утром.

Ягоды Гален предложил старухе не без сожаления: он берег их для особого случая. Но куда хуже было бы отказать старой женщине в такой малости, способной доставить ей удовольствие.

– Для галет и сушеного мяса у меня зубов маловато. – Улыбка ее зияла еще большим числом провалов, чем Гален заметил прежде. – Но я бы не отказалась от толики сыра и вина, прямо как на дворцовом пиру.

Гален взял две из трех галет и впоследствии пожалел об этом. Вода у него вышла, а вино старушка прикончила одним глотком. Затем она принялась за сыр, закатывая глаза и причмокивая. Гален поймал себя на том, что улыбается.

Изогнув бровь, старуха взглянула на ягоды:

– Поделишься, милый?

– Разумеется. – Гален подвинул к ней угощение.

Горбунья взяла горсточку и принялась класть в рот по одной ягоде, смакуя их так же, как сыр и вино. Мысленно порадовавшись, что сотрапезница не забрала весь мешок, юноша тоже зачерпнул порцию и съел с таким же удовольствием.

Утолив голод, старуха оглядела Галена:

– С войны идешь, а?

– Да, бабушка, – коротко отозвался юноша.

Он не хотел знать имя ее внука или правнука, павшего от аналузской пули.

Гален убрал оставшуюся галету, завернул сыр в тряпицу и вместе с мешочком ягод аккуратно сложил в ранец. Бурдюк для вина он положил сверху, надеясь выпросить глоток-другой в следующем деревенском доме.

– Я был на передовой.

Гален не знал точно, зачем добавил эту подробность, но она служила ему источником затаенной гордости, мол, побывал на передовой и уцелел.

– А-а. – Старуха печально вздохнула. – Дурное дело. Хуже, чем должно было быть, знаешь ли. – Она приложила палец к горбатому носу и подмигнула.

Гален помотал головой:

– Не понимаю.

Старуха только поцыкала зубом и задумчиво покивала.

– Помни только: когда заключаешь сделку с теми, кто живет внизу, всегда есть скрытая плата. – И снова покивала.

– Понимаю, – в замешательстве произнес Гален. – Спасибо.

На самом деле он ничего не понял и решил, что старуха совершенно спятила, однако вряд ли из-за него.

– Я лучше пойду, пока еще светло. – Он встал и вскинул ранец на плечи.

– Верно, верно, ночи-то холодные, – отозвалась старуха, тоже поднимаясь на ноги. Она задрожала и закутала плечи тонкой шалью. – И дни тоже.

Гален не колебался. Он снял с шеи шарф и протянул ей. Очень теплый шарф из синей шерсти.

– Вот, бабушка, возьми.

– Я не могу отбирать у тебя последнее, бедный солдатик, – возразила горбунья, потянувшись к шарфу.

– У меня есть еще, – ласково сказал юноша. – И спицы с нитками, захоти я связать себе новый.

Расправив подарок на слабом солнечном свету, старушка восхитилась плотной вязкой.

– Сам связал, говоришь?

– Ага. Между боями времени достаточно – хоть дюжину шарфов и сотню носков связать можно, уж я-то знаю. – У него вырвался короткий смешок.

– Я думала, солдаты коротают время, играя в кости и распутничая, – по-девчачьи хихикнула она.

– С костями и распутством все в порядке, но какой от них прок, когда носки у тебя драные, а сквозь дырки в палатку падает снег, – мрачно отозвался Гален. Затем отогнал воспоминание. – Носи на доброе здоровье.

Жаль, он не запасся шалью – ее-то совсем расползлась. Но единственную в своей жизни шаль юноша связал в подарок генеральской дочке с ласковыми карими глазами.

– Ты очень добр к старухе, очень добр. – Горбунья обернула шарф вокруг шеи, спустив концы на тощую грудь. – И я отплачу тебе за доброту.

Гален ошарашенно замотал головой. Что она может дать?

– В этом нет необходимости, бабушка, – уверял он, пока она рылась скрюченными пальцами под шалью.

– Нет, есть. В этом жестоком мире доброту всегда следует награждать. Столько людей прошло мимо меня вчера и сегодня, а ни доброго слова, ни кусочка хлеба. И ты мне чем-то нравишься.